Ольга Хейфиц - Камера смысла

Они жили тогда скромно, но очень дружно, не утаивая друг от друга горести и радости. Кто-то, вероятнее всего, назвал бы их семью счастливой, несмотря на видимую несостоятельность быта и неопрятность сада, где высвобожденные из геометрии кусты черемухи разрослись своенравно и круто. По ночам там стрекотал кто-то, мешая детям, разместившимся на веранде, спать до самого рассвета. Высушенный солнцем двор был истерзан собачьей суетой, праздником простого и радостного существования, смысл которого Анна всегда жаждала постичь. В те времена дни нанизывались один на другой, как драгоценные бусины, пощелкивая и постукивая. Тук-тук, тик-так. Годы, проведенные в уральской деревне возле бабушки, были теплыми, длинными, насыщенными какой-то вязкой влагой. Словно плотный сладкий запах старинных книг, томительный и нежный запах времени.

Бабушка была сказительницей – в том роде, что нередко встречаются среди усталых и веселых женщин, живущих на земле и возделывающих ее весь свой трудолюбивый век. Анна часто просила: «Ба, расскажи про лешего или про домового». Но особенно они любили истории про озерных жителей. Что там происходило на полянах, залитых лунным светом в ночь на Ивана Купалу, простым смертным неведомо, однако иногда кому-то удавалось подглядеть. И бабушка божилась, что, когда деревья были большими, папоротник цвел невиданными цветами и все вокруг было совсем другим, она часто видела и лешего в дупле, и танцующих под елью человечков-лесовиков, и русалок на озере, что плели друг другу косы и пели прекрасные грустные песни.

Но однажды бабушка умерла. Закончилось лето. И детство закончилось.

Наступившая нежданная, незваная взрослость возмутительно бесцеремонно завладела жизнью Анны. Родители оставили друг друга, приняв наконец запоздалое решение расстаться. Почти пятнадцать лет лет их удерживала вместе популярная мысль о том, что ради детей стоит изо всех сил сохранять хотя бы видимость того, что называется браком. Любовь явила Анне свои причудливые и непривлекательные стороны довольно рано, когда двое самых близких людей враждовали друг с другом холодно и вежливо, держась каждый своей спальни, своего мнения и своей беды. Открытого, жаркого, пошлого, естественного конфликта между ними ей увидеть так и не довелось: не того воспитания люди, однако ледяная сдержанность взаимного презрения не могла ввести в заблуждение и существо менее чувствительное, чем Анна. Спасительной мыслью для нее стала та, что, наступит момент, и она сможет создать собственный оазис безграничной любви для своей семьи и своих детей.

– Они с матерью перебрались сначала в Германию, у них там жили родственники. Обычная эмигрантская история. Там Анна, кстати, поменяла фамилию на Стерн. Кажется, она взяла фамилию кого-то из семьи с материнской стороны. Она говорила, что сделала это от нежелания иметь ничего общего с отцом, но, узнав ее получше, рискну предположить, что, скорее всего, ее прежняя фамилия была не столь благозвучной. Анна блестяще училась в колледже, она достигла таких успехов, что директор предложила ей подумать о поступлении в Берлинский университет Гумбольдта и даже похлопотала о подаче документов. Так что в 18 лет Анна сдала экзамены на кафедру философии. Должен заметить, с выбором дисциплины она не ошиблась… н-да… А потом она увлеклась историей, в чем немало преуспела, впрочем, об этом вы наверняка наслышаны.

– О да, с тех пор как Анна стала членом Лондонского общества древностей, она приобрела более широкую известность, и я стала следить за ее исследованиями. – я и правда, считала Анну настоящим воплощением героини авантюрного романа. Красивая, немного даже слишком привлекательная для серьезного исследователя, она была всегда окружена ореолом тайны и шлейфом романтических приключений. Среди ее поклонников были самые известные мужчины: министры, писатели, арабские шейхи и английские аристократы. Я очень хотела узнать о ней побольше из уст единственного мужчины, которому она принесла клятву верности.

– Вы не первая находите образ Анны изрядно привлекательным, – заметил профессор Вальтер. – Она действительно разъезжала по всей Азии и Африке, раскапывала древности, участвовала в расшифровке манускриптов, читала лекции, выдвигала гипотезы. Не вылезала из Индии, Камбоджи и Бирмы. Я помню, как встречал ее в аэропорту: она выходила в зал ожидания всегда первая, с огромным рюкзаком, туго подпоясанная, маленькая, загорелая, вся в каких-то царапинах, как сорванец, глаза сияют, как у ребенка в сочельник…

Анна никогда не сомневалась, что у нее получится. Рано или поздно все усилия себя оправдают, время ответит ей взаимностью, и, возможно, она даже явит человечеству какое-нибудь откровение, разведает секреты средневековых мистиков или формулы древних каббалистов.

Впервые она оказалась на раскопках во время университетской практики и навсегда оставила свое сердце в одном из древних камбоджийских храмов. И пусть им не позволили работать в самом храме, а разрешили только снимать верхний слой под руководством опытного археолога, всем было незабываемо весело. Никто почти не спал, все ночи напролет они пили пиво и дешевое вино, а с рассветом их уже ждали кисти и лопатки для грунта.

Все ее существо – тело и нервы – вновь и вновь влекло к таинственному, сокрытому в вечности. К неведомым сооружениям, поросшим влажным пушистым мхом, потонувшим в эвкалиптовых джунглях, истомившихся в пустынных песках.

Она так увлекалась полевой практикой, что чуть не попала под отчисление из-за постоянного пропуска лекций. Вместо теоретических занятий Анна бесконечно колесила по размытым дождями колеям бирманских поселений, пропадала в египетских барханах. Вечерами, укрывшись в тишине палатки у подножия молчаливых руин, она смахивала нежной кисточкой пыль с находок, фиксировала предположения и воображала, как однажды непременно откроет нечто, способное изменить представления о мире.

После третьего курса Анна выбрала специализацией культурологию и религиоведение стран Азии и Африки, с великим интересом погрузившись в переводы старинных свитков. Теперь она неделями сиживала в архивах, разбирала древнюю тайнопись, постигала религиозные символы, окольными тропами пробираясь все дальше, в глубь веков.

Последнему обстоятельству особенно способствовал ее преподаватель религиоведения – красивый, серьезный и немного надменный немец герр Стефан Рохоф фон Рохо, происходивший из родовитой и почти полностью истребленной в ходе Второй мировой войны семьи. Анна, конечно, была влюблена в него, в его холодный безбрежный интеллект, во все те невероятные истории, что он рассказывал, и мертвые языки в его устах звучали особенно сладко. Он направлял и наставлял Анну, которая страстно искала его одобрения, однако роман их был обречен. То ли по причине джентльменского склада личности профессора, то ли по причине его неуверенности во всем, что не имело отношения к истории. Тем не менее бывший барон Рохоф фон Рохо стал для Анны проводником в мир мистической науки, тонкой и изысканной, как и он сам.