Александр Кваченюк-Борецкий - Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 2

– Но, товарищ полковник, пленный утверждает, что у него для вас есть сообщение чрезвычайной важности! – продолжал Филинчук. – С младшими офицерами говорить отказывается и настаивает, чтобы, как командир части, обладающий наивысшими полномочиями, вы непременно его выслушали… Мол, речь идет о жизни и смерти!

Сахар с трудом заворочался в постели, тяжело завздыхал. Затем сел на кровать, тщетно прилагая усилия, чтобы привести в порядок собственные мысли. Но это ему плохо удавалось. В голове его гудело, как будто бы в ней поселился пчелиный рой. От ужасной тошноты и боли в висках Леониду Мартыновичу стало дурно. Раздражаясь все больше и больше, он тупо и озлобленно посмотрел на человека, стоявшего в проеме двери, но вместо преданного ординарца увидел лишь его расплывчатые контуры. «Что-то не похож он на Филинчука!» – решил про себя Сахар. Подозрение мелькнуло на его лице: какой-то неизвестный врывается к нему в комнату посреди ночи и требует непонятно чего. Это вконец вывело начальника лагеря из себя.

– Ты – кто?! – в тихом бешенстве спросил он.

– Рядовой Филинчук! – изрядно заробев, ответил ординарец.

– Ты – не Филинчук, ты – болван!

– Так, точно, товарищ полковник! Разрешите идти?..

Но утвердительного ответа, увы, не последовало, поскольку Леонид Мартынович, повалившись на кровать, тотчас уснул мертвецким сном.

Наутро Сахар пробудился полон сил и энергии. Пил он так редко, что можно с уверенностью сказать, что вообще не пил. Вчерашнее же застолье было не в счет, поскольку Леонид Мартынович ни за что не отказал бы Полякову и в более радушном приеме. Но, как бы то ни было, к большому его сожалению, вывод напрашивался сам собой: вечеринка откровенно не удалась. Сахар не предполагал, что Алексей так болезненно отреагирует на то, что теперь творилось в лагере для заключенных. Но жизнь течет, и все меняется. То, что в прошлом было недозволительным и наказуемым под угрозой расстрела, сегодня становилось нормой.

Сахар отдал приказ, чтобы роту, которая отправлялась на поиски беглецов, выстроили на плацу. Он послал Филинчука за Поляковым, чтобы тот вместе с ним присоединился к солдатам и кинологам с собаками. Но Алексей опередил начальника лагеря и наведался к нему первый.

– Пора! – сказал Леонид Мартынович.

– А, что за шум был ночью в бараке? – как бы, между прочим, поинтересовался Поляков. – Я, уж, думал беглецов наших без нас поймали!

Филинчук, который стоял навытяжку тут же, выражая готовность к тому, чтобы выполнить любой приказ вышестоящих командиров, выразительно посмотрел на Леонида Мартыновича. Крепко усвоив урок прошлой ночи, он не решался на то, чтобы напомнить Сахару о человеке, который неизвестно для какой надобности ходил вокруг лагеря, словно ища лазейку, чтобы попасть в него, до тех пор, пока его не схватили караульные. Но, в силу известных обстоятельств, Леонид Мартынович, по-видимому, не помнил, как Филинчук пришел к нему с докладом поздно ночью. Поэтому, в свою очередь, он вопросительно посмотрел на ординарца, про которого ходили слухи, что он даже спал с открытыми глазами, лишь слегка припустив веки, и потому до мельчайших подробностей всегда был в курсе всего того, что творилось в лагере.

– Разве, был какой-нибудь шум?! Почему я ничего не слышал?!

Филинчук немного побледнел, сильно сомневаясь в том, что он поступит правильно, если правдиво обо всем расскажет в присутствии не только Сахара, но и Полякова. Возможно, эта информация была не для всех, а предназначалась только начальнику лагеря…

– Да, не то, чтобы – шум! А – так!..

– Что значит «так», рядовой Филинчук?! – рассердился Леонид Мартынович.

– Немедленно выясните, в чем там дело и доложите мне!

– Постойте! – вмешался Поляков. – Я думаю, что нам стоит выяснить это всем вместе!

– Ну, раз вы так считаете! – неохотно согласился Сахар.

Совершенно сбитый с толку, он не понимал, для чего Алексею было выяснять причину какого-то там ночного шума? Если бы произошло что-нибудь серьезное, то ему, как начальнику лагеря, доложили об этом в первую очередь.

Так или иначе, но полковника Сахара ждал небольшой сюрприз. Следуя за Филинчуком, они вскоре прибыли в дежурную часть тюремного помещения.

– Проведите нас к задержанному! – сказал ординарец молоденькому розовощекому ефрейтору, даже в мундире скорее походившему на красную девицу, чем на солдата внутренних войск. – К тому, что поступил к нам прошлой ночью!

Не говоря ни слова, дежурный извлек из ящика громоздкого казенного стола, мало походившего на письменный, связку ключей от тюремных камер и решительно направился по коридору длинного и сырого барака, где все остальные сильно перебивал отвратительный запах плесени.

Металлическая дверь одиночной камеры жалобно заскрипела, и в ее полумраке начальник лагеря и те, кто его сопровождал, увидели человека, сидевшего на привинченной к полу и сверху застеленной струганными досками железной кровати. Когда все трое переступили порог, дверь за ними тотчас закрылась. Узник встал со своего мало пригодного для полноценного отдыха ложа, чтобы приветствовать посетителей.

– Рядовой Филинчук! Как это понимать? – бешено вращая зрачками, прохрипел полковник Сахар.

Он едва сдерживался, чтобы не съездить ординарцу по физиономии.

– Так, ведь, товарищ полковник, вы вчерась сами мне приказали, чтобы этого человека до утра заперли в одиночную камеру!

– Я?!! В камеру?!

Леонид Мартынович наморщил высокий лоб. Он тщетно припоминал, отдавал ли подобный приказ на самом деле? И хотя ничего так и не вспомнил, вслух сказал:

– Ах, да! Ну, конечно же! Вот гадский склероз!..

Полковник Сахар добродушно усмехнулся. Мол, с кем не бывает? Не беда, если такой занятой человек, как он, ненароком выпустил из виду подобную мелочь. В лагере ежедневно столько разного происходило, что за всем порой просто нельзя было уследить.

– Кто – вы, черт бы вас побрал? – раздраженно спросил Сахар у незнакомца. – И что вы делали близ ограждений моего лагеря? Может быть, готовили побег для одного из рецидивистов?

– Побег? Ну, что вы, в самом деле! – презрительно ответил незнакомец. – Я пришел к вам за помощью…

Леонид Мартынович удивленно вскинул брови.

– Вам – что, жить надоело? В темноте караульные могли принять вас за кого угодно!.. За бандита, в конце концов, и расстрелять в упор!

Но напоминание об опасности, которой сознательно, правда, непонятно с какой целью, подвергал себя неизвестный, не произвело на него никакого впечатления. Его мужественное лицо выражало отчаянную решимость. Прямые линии бровей, сойдясь у переносицы, придавали ему воинственность и неустрашимость, свойственную людям, доведенным до крайности. Незнакомец был высокого роста и атлетического сложения. В нем чувствовалась сила, которая вызывала некоторые сомнения в том, что этот человек в действительности нуждался в чьей-либо помощи. Его взгляд светился умом.