Софья Шаер - Жертвенник Галатеи. Роман

С этими словами девушка ударила себя по щеке. Не сильно, но чтобы было больно. Она всегда так делала, когда боялась или расстраивалась. Несси называла это сеансами шоковой терапии. Обычно помогало. Вот и сейчас в мозгах немножко прояснилось. Книга лежала на подушке, маленькая и безобидная. Может, и коробка где-то лежит, просто она ее в упор не видит.

Несси взяла со стола телефон и пошла на кухню, чтобы выпить воды, успокоиться и позвонить Максу. Вот уж кто – разрушитель всего паранормального в природе. Девушка иногда думала, что если он будет гулять по коридорам шотландского замка и реально наткнется на привидение, то скажет только: «О, ни фига, у них дополненная реальность! Ребят, а в чем прикол?» Может, еще селфи сделает.

Представив, какая рожа будет у призрака благородной дамы на фото, девушка даже улыбнулась. Но улыбка тут же сползла с лица, стоило ей заглянуть в кухню. Несси остановилась на пороге. Телефон выпал из рук и плашмя ударился о дубовый паркет.

Раскрытая книга лежала посреди стола. А на оконном стекле, запотевшем от пара недавно кипевшего чайника, была аккуратно выведена надпись: «Прочтешь?»

– Ладно, – тихо сказала Несси в пространство, – ладно. А если я прочту, ты оставишь меня в покое?

Разумеется, ей никто не ответил.

– Окей…

Медленно, как будто перед ней не книжка лежала, а сидела кавказская овчарка, рычала и только ждала возможности вцепиться в горло, Несси медленно подошла к столу, зачем-то держа руки на виду. Тихонько отодвинула стул, стараясь шуметь как можно меньше. Села и подогнула под себя ноги. Сделала глубокий вдох, а потом протянула руку и рывком подтащила к себе книгу.

Она была открыта на первой странице, заполненной все тем же красивым, убористым почерком красными чернилами. Вверху стояла дата: «1722 год». Все-таки это дневник. Ладно, приступим…

Несси вздохнула и начала читать вслух, чтобы было не так страшно:

«Я хорошо помню ночь, когда умерла Эльза. Малышка Анита перестала дышать часом ранее. Но, к счастью, моя бедная жена уже не увидела этого. Лихорадка превратила женщину, которую я любил больше жизни, в трясущийся скелет. В последние часы она ни на что не реагировала и никого не узнавала.

Доктор Перес сказал, что это и к лучшему. Она бы все равно уже не оправилась, а смерть дочери лишила бы ее последней воли к жизни… Грязный лицемер! Он даже не дал мне попрощаться с любимой, не позволил поцеловать ее холодеющие губы: «Да вы в своем уме, сеньор Мартин? Легочная чахотка крайне заразна! Это чудо, что вы не заболели! Радуйтесь!» Радуйтесь, он сказал, радуйтесь, черт бы его побрал! Я потерял всю семью: мать, сестру, молодую жену, двухлетнюю дочь – всего за один год, и я должен еще и радоваться?! Я заехал ему по его ученой физиономии так, что пенсне потом долго искали. И, нет, мне не стыдно! Радуйтесь!

Стыдно, пожалуй, за то, что я точно так же прилюдно ударил падре Хуареса после траурной мессы. Но он сам виноват. Нечего было лезть ко мне с душеспасительными беседами. Я хотел, чтобы меня просто закрыли в склепе вместе с моими близкими. Зачем он бросился спасать мою гнилую душонку??? Я не хотел жить! Тогда не хотел и сейчас не хочу!

После этого мне оставалось только одно – пустить себе пулю в лоб или, на худой конец, повеситься на том самом дереве, под сенью которого мы с Эльзой сидели и смотрели, как Анита убегает от старой няньки. Но порох отсырел, а из петли меня вытащил Эрнесто, которого дьявол хромой за ногу дернул именно в эту ночь выйти на террасу…

И так, прошло уже 80 дней, 16 часов и 37 минут с тех пор, как моя возлюбленная умерла. А я все еще жив… Почему???..»

Несси чувствовала, что с каждой строчкой все больше проваливается куда-то. Это не было похоже на сон, а больше напоминало яркую галлюцинацию. Она видела солнечную Испанию; большой дом, постепенно приходящий в упадок; заросший сад; террасу, где мыши свили гнездо среди сваленной в кучу плетеной мебели и гниющих тряпок; пыльный холл… Девушка уходила все глубже в дом, слышала эхо собственных шагов в пустых и грязных коридорах. Где-то наверху раздавались голоса, и Несси направилась туда. Странно, но ее совсем не пугало происходящее, хотя она знала, что вовсе не спит…

Голоса доносились из-за обшарпанной двери. Ругались двое мужчин. Они говорили по-испански, но, как ни странно, Несси их понимала, хотя никогда не учила этот язык. Девушка толкнула дверь и вошла.

Она оказалась в жутко захламленной комнате, где нельзя было сделать ни шагу, чтобы не наступить на что-нибудь. Кругом валялись какие-то шарики, пустые бутылки, обрывки тряпья, а еще – кукольные ручки и ножки, разбитые головки с выдранными волосами, заготовки, которые еще не обрели форму: некоторые разбросаны в беспорядке по полу, другие свалены кучами по углам, прикрытые грубой холстиной. Пол был залит краской, чем-то заляпан. Пахло крепким алкоголем, химикатами, мочой и потом, еще чем-то отвратительно кислым. Над грязными тарелками с присохшими к ним остатками еды вились мухи.

Это место походило на наркопритон или квартиру опустившихся алкашей – Несси часто видела такое по телевизору. И тем не менее, сомнений не было: она оказалась в бывшей кукольной мастерской, хоть и загаженной донельзя.

Только одна вещь посреди этого хаоса оставалась девственно чистой, а потому сразу бросалась в глаза. Это была огромная, в человеческий рост кукла невероятной красоты. Молодая женщина с белоснежной кожей, мягкими светлыми локонами и огромными синими глазами, нежным лицом и чувственными губами. Она казалась ангелом с рождественской открытки. И кукла эта была невероятно живой, почти настоящей! Лучи закатного солнца касались ее лица, играя румянцем на щеках, оживляя синее стекло радужки, оттеняя губы печальной улыбкой. Облаченная в черную кружевную мантилью, скрывавшую часть прически, и темно-синее платье, женщина грустно смотрела на гения, который ее создал, и Несси чудилось, что она вот-вот, уже сейчас сделает шаг и сойдет с постамента. Только этот участок пола не был грязным, его явно мыли, а доски выскабливали до исступления, и он белел единственным островком порядка в океане безумия. Время словно застыло здесь, и чистый пол готовился, как к Таинству Евхаристии, к первому шагу маленькой изящной ножки…

Но она была всего лишь куклой. Красивой, безупречной, невероятной – и все-таки куклой. А тот, кто создал ее, сидел в грязи, поодаль от постамента, и больше напоминал бомжа. Несси узнала черты, но не сразу поверила, что этот заросший, грязный, опустившийся мужик и есть тот самый Федерико, которого она видела несколько часов назад.

Пожалуй, это даже действительно не мог быть он, ведь события происходили в 1722 году! Об этом говорила хотя бы старомодная одежда. По крайней мере, гость мастера был одет прилично: в голубой камзол и такие же кюлоты, на ногах у него были длинные чулки и остроносые туфли, а темную шевелюру венчала треугольная шляпа. Кукольник кутался в какие-то грязные лохмотья, но в целом, выглядел так же, как и сейчас. Если, конечно, сделать скидку на сальные патлы, налитые кровью глаза хронического алкоголика, трясущиеся руки, и прочие прелести. Но как бы то ни было, гость называл его Федерико.