Игорь Михайлов - Вторник, №19 (38), февраль 2022

– Лариса… Я… знаю… Я живой…

– А какой же. Ясно, живой. Ты обещал рассказать постепенно…

И он, снова взяв её под руку, стал рассказывать по порядку.

Часть II. Настоящий Аркадий: приговор

Куча мусора была уже выше человеческого роста, а по площади расползлась почти до лощины, куда он в полузабытую дошкольную пору сигал зимами на ледянке. Это была забастовка Спецтранса. Длившаяся третью неделю.

Размахнувшись, он метнул наверх свой мешок. Пщ-щ-трх! – шорох нижележащего. Что-то лопнуло. Донеслось специфическое амбре. Назад, к подъезду. Кошка дворовая на своём месте сидит смирно. Уже который день. И не даётся погладить.

Вчера было точно то же, и позавчера. Какой нынче день и какого месяца – он вспоминал, только поглядев на комп. Ну да, зима от лета отличалась. В универ не надо. Как цифры на часах – цык-цык-цык, это уму непостижимо. Двадцать три двадцать.

Унитаз смывать не хочет. И за ночь не одумался. А хочется. Пришлось в полный… Ну, пока сантехников вызывают – лучше быть подальше.

Хлоп дверью. Кошка сидит. Со вчера, что ли? Неподвижно, как пластмассовая. Нет. Мигнула зелёными глазами. Ух, глазищи! Вот это спецэффект. Как будто две искры… две звезды… четырёхлучевых… А куда это…

Чёрно-белая кошка, тощая, зализанная, встала, выгнула спину, потянулась. По газону напрямик. Он шёл за ней, повторяя её движения, словно примагниченный. Хвост её был похож на бархатную колбаску, какой в доме культуры обносили место для оркестра в фойе. Лапы ступали по газону, филигранно выводя прихотливую синусоиду. Он понимал, что повторяет её движения, насколько это доступно для человека – повторять кошачьи движения, но словно бы со стороны понимал, не думая зачем. Как будто бы даже удавалось. И тут она распушила чинный домкультуровский хвост и со всех четырёх стрибанула на проезжую часть.

В таких случаях и подумать не успеваешь. Несмотря что не своя личная – так живая же! Выхватить из-под колёс! Кинулся за ней. Заполошный визг тормозов. Водительский мат. Кошка неслась наискось, почти паря над лиловеющим асфальтом. За ней. За ней. Канава! Ща удар! Нет… Невесомость. Кошка летела рядом. Вертикально. А он – горизонтально.

Когда остановилось падение? Будто тело перестало раздирать пространство собой, вторгаться в него. И пространство, сомкнувшись, объяв тело, облегчённо смолкло. Перед глазами был движущийся, мелькающий шум негромкого света, струившегося из ниоткуда в никуда. Тело тихо поворачивалось между огоньками, вспыхивавшими вокруг, там и сям.

Огоньки были зелёных, жёлтых и всех промежуточных оттенков. Тёплые и беззвучные. Они казались живыми, дышащими, переливались. Не лампы, не светодиоды, вообще не похоже ни на какой технический свет. И не звёзды – ведь звёзды не бывают внизу. Разве что отражаются в луже… Как подумал про лужу – словно жёсткое и острое пронизало тело. Ой-й. Но зато разглядел, что ближайшая пара зелёных огоньков – это глаза, ниже которых есть нос. Собачий. В седоватой шерсти, с чёрной шагреневой нашлёпкой. Медленно протянул руку. Шевельнулись, запыхтели ноздри, внюхиваясь. Глаза моргнули. На кратчайший, почти неуследимый миг сделались как два маленьких зелёных солнца. Обрели лучистое сияние. И тут же смеркло. Или показалось… Дотянуться и погладить не удалось – видимо, собака подалась назад, отпрянула, здесь очень трудно было отследить движения и расстояния. Он сказал:

– Ууу… Дружо-ок…

То есть – хотел это сказать. Но не услышал своего голоса. А чей-то незнакомый:

– У! Дылда! Какой я дружок? Хы…

– Я не дылда. Я Аркадий. Вы где тут? Эй!

Он озирался, вертелся, и похоже было, что вертеться не получается. Темп вращения огоньков вокруг не ускорялся и не замедлялся. Это всё глаза? Собачьи, кошачьи? Давешняя кошка парила рядом и показывала лапой, прижимая её ко рту: тссс!

Вдруг увидел, что она не просто висит в пространстве. А будто заключена в прозрачный пузырь. Нет, ореол сияния. Только не постоянного, а неровного, от шерсти исходят волны света, голубоватых искр. Наэлектризована, что ль? И одновременно услышал звук, заполнявший всё вокруг него. Тоже неровный, то взмывавший, то понижавшийся тон. Где-то недалеко дрожала струна, даже множество струн в унисон.

– Не Дружок? А как?

– Уот-хи-ги-уааайн! – раздалось завывающее, аж волос дыбом по хребту.

На каком языке – непонятно. Хотя всякие языки бывают. Если это чукотский или эскимосский?

– Уотхигивайн? Так зовут вас или вашу собаку?

И заметил, что голубоватые искры вокруг кошки, приведшей его сюда, побелели. Не ореол уже – разлетались пучки их. В разные стороны. Знак возмущения, недовольства?

– Извините…

Дурость полная. Перед кем тут извиняться?

– Слушайте все… Все… Все… – будто отдалось эхо от тысячи голосов.

Огоньки замигали беспорядочно. Потом вращение их остановилось. Перед ним теперь была пара красноватых. Тоже нос, похожий на собачий! Да и не собачий ведь. Глаза шире посажены, виден лоб, широкая белая полоска, сужается треугольно, сбегая на нос. Усы вокруг. Не собачьи и не кошачьи. Где-то же видел такую морду… по телеку, наверно. Всплыло полузнакомое слово – «барсук». Глаза моргнули, и тоже – красновато-оранжевыми перебегающими солнцами, радостным лучистым дружелюбием. На миг. Но отчётливый.

– Не знакомы… омы… омы… – понеслось эхо. Теперь – был уверен, хоть режь: звук шёл со стороны пары красноватых глаз.

Его опять слегка повернуло. Теперь маячила перед лицом пара маленьких жёлтых глазков. Присматриваются. Помаргивают. На какой-то мышиной мордочке. Или хомячиной. Мышь явно мельче. Крыса? Кролик? Нет, вот острые уши с кисточками. А над ушами – или за ними? – колыхнулось, как перо на шляпе. Но людей, которые ходят в шляпах, здесь же нет? То есть хвост. Белка! И опять безжизненный всезаполняющий звук не звук, ветер не ветер:

– Хорош… рррш… рош… сосед… сссед…

Жёлтые лучи. Совсем как у настоящего солнца.

Всё-таки чертовски неудобно висеть. Руки и ноги реально отмерзают. Следующая пара глаз. Ну и зенки! Светодиодная матрица. Круглый, выпуклый фонарь, а в нём икряная мелочь светодиодов. Свет ходит туда-сюда, то пригаснет, то поярче, будто под водой кто-то ходит, плёнка поигрывает. И совсем молчит, шелестит только. Тррр! Шррр! Не мигает. Ни век, ни ресниц. Да что они над ним – опыт ставят? Как в анекдоте обезьяна объясняет соседке – ща нажму кнопку, и эти, в белых халатах, банан принесут, у них условный рефлекс. Ухмыльнулся про себя, но вновь пронизало как спицей от макушки до пят. Ввв! А вокруг раздалось:

– Говорррил…. чччто… крррасссивая… Шррр…

Если можно что-то разобрать в таком треске и шорохе. Ещё и запереливалось радужно, голова кругом пошла. Аж затошнило. Закрыл глаза, чтобы остановилось. Снова открыл. Кто же это? Думать было некогда: прямо перед носом покачивался несомненный клюв. Чёрный, короткий, широкий у основания и резко сбегающийся в остриё. Пара жёлто-карих бусин, серенькие пёрышки. Одно к одному, лесенкой. Чешуёй. Вокруг защёлкало, зацокало: