Михаил Лучко - Сезон Хамелеона

– Они с таким же успехом могли меня хвалить и за Хлудова! И праздник мог получиться грандиознее! – в трезвом состоянии я бы, пожалуй, не осмелился подробно изучать следы всевозможных комплексов на директорском лице, но обволакивающая желудок сорокаградусная влага впрыскивала в мои глаза слёзы борца за правду и испаряла из моих уст интонации спасителя человечества. – В случае премьеры «Бега», радовались бы не только люди из комитета, но и участники спектакля тоже! Это была бы победа!!

– Вы что же, считаете, что сегодняшняя премьера – не победа?! Паша, да Бог с вами!! Посмотрите, как все счастливы!! По-моему, только вы чересчур напряжены! – не выдерживая моего, по всей видимости, пронзительного взгляда, Мошнин ежесекундно перепрыгивал своими микроскопическими глазками с одного предмета на другой. – И, уверяю, совершенно напрасно! Сегодня в театре настоящий успех! И я от себя лично хочу поздравить вас с очень интересной ролью и пожелать спектаклю творческого долголетия!! – продолжая, при помощи своей «гимнастики для зрения» уворачиваться от взгляда стоящего напротив «супергероя», директор смущённо вытянул вперед короткую руку с короткими, опять-таки, смешными пальцами, сжимающими, весьма короткую и даже, скорей, игрушечную рюмку. – С премьерой, Паша!!

Понятно, зубы заговаривает… Я чокнулся с ним и, выпивая, развернулся в поисках другого собеседника. А, собственно, чего искать-то? Вот, пожалуйста, господин Рабинер – художественный руководитель театра. Статный, породистый, непотопляемый… Можно сказать, одно рукопожатие до министра культуры… Только что влил в себя …дцатую порцию горячительного и, бессмысленно разглядывая окружающих, поедает жульен… Странно, что все красивые мужчины обязательно находятся в непростых отношениях с «зелёным змием» – во всяком случае, среди знакомых мне хорошо отредактированных особей, исключений точно нет. Возможно, они стремятся таким образом сгладить неизбежную чёрную зависть со стороны соплеменников…

– Владимир Александрович! У «Бега» есть какие-нибудь перспективы? – я знал, что ему-то, как раз, крайне был дорог вышеуказанный проект, и он постоянно воевал с Мошниным по этому поводу.

– Паша, вы сегодня показали себя как очень цепкий актёр и, со временем, будете в роли Доранта крайне интересно работать! – худрук пошатывался в такт своим речам, периодически отправляя в рот тарталетки. – Пьеса эта написана несколько столетий назад, и я понимаю, как вам было нелегко играть её сегодня, на пороге двадцать первого века. Но вы смогли привнести в образ личностное начало и оживили эту, с одной стороны, шаблонную, но, в то же время, многослойную роль, – несмотря на вязнущую речь, породистый мужчина безукоризненно выдерживал стать и невозмутимо разговаривал книжными фразами. – Вы поразительно точно проанализировали событийный ряд и с честью справились с поставленной перед вами задачей! Я поздравляю вас! – прожевав закуску, Рабинер взял бутылку и налил коньяк на скатерть мимо своей рюмки, затем принялся наливать мне на пальцы мимо моего бокала…

Похоже, что банкет у него с Лисицыным начался задолго до премьеры, и дальнейшая наша гипотетическая беседа не имела никакого смысла. Я вытер салфеткой руки и, оглядев на прощанье резвящийся буфет, зашагал к выходу. А что мы, собственно, празднуем? Рождение ещё одного «кассового» спектакля? Я уверен, что критики о нём не то, что не напишут плохо, а вовсе ничего не напишут. Потому что обсуждать здесь нечего… Но, с другой стороны, играем-то мы для широкой публики, а с ней проблем не будет – зал всегда наберётся. Цветы, восторг, аплодисменты… Как говорится, спасибо огромное, и поплакали, и посмеялись! Но почему, в большинстве случаев, то, что представляет ценность для актёров, как правило, неинтересно зрителям?! И наоборот. Почему же мы так не совпадаем? Ведь одни без других не могут существовать… Помню, в студенчестве, зачитывался дневниками Олега Даля и никак не мог до конца осмыслить цитируемые им выдержки из Хемингуэя. Например: «Если ты добился успеха, ты добился его по неправильным причинам. Если ты становишься популярным, это всегда из-за худших сторон твоей работы. Они всегда восхваляют тебя за худшие стороны. Это всегда так». С годами, я стал постепенно постигать глубину этих высказываний. И сегодня, кажется, осознал окончательно…

6

– Павлик, почему ты не звонишь? Я очень соскучилась…

Хорошо, что у мамы и Таньки голоса не похожи, а то, в телефонных разговорах, запросто бы их путал. Впрочем, никакого конфуза в таком случае не произошло бы – в коридоре коммуналки, повторюсь, телефонные откровения становились достоянием ушей всех жильцов, и, в связи с этим обстоятельством, любые интимные вещи из меня приходилось вытягивать клещами – я отделывался исключительно дежурными фразами. Соседские разговоры мне из своей комнаты тоже доводилось слышать прекрасно (честно говоря, совершенно против воли) – коридорный телефон всех выводил на чистую воду, и судьбы обитателей моей квартиры не имели ни малейшей недосказанности.

– Мам, я тут месяц из театра не вылезал – премьера позавчера была…

– Да ты что! А почему же ты мне не говорил? Ну, рассказывай…

Об «Уловке» я, естественно, говорил. И не раз… Но дело даже не в этом – слово «рассказывай» всегда мгновенно повергало меня в уныние: рассказывать надо было всё подробно, по шагам, не пропуская никаких деталей – что я ел, во что одевался, здоров ли и так далее. Творческая составляющая моего бытия была непринципиальна – на другом конце провода всё трактовалось в вольном и, я бы даже сказал, авторском прочтении… Исповедоваться, тем не менее, пришлось. Мама же, в течение моего вялого пятиминутного повествования ограничивалась периодическими вставками другого своего коронного слова «тааак». В конце концов, говорить мне стало лень, и, позёвывая, я завершил унылый рассказ привычным в наших разговорах словом «вооот».

– Как, ещё раз, спектакль называется? «Ловкая уловка»?

– Да нет! «Счастливая уловка»… А есть ещё «Ловкая служанка» – это другой! Но я там тоже играю…

– А, ну вот, я же помню!

– Будешь знакомым рассказывать, не перепутай! – это моё напутствие было излишним, а главное – тщетным.

– А как твой Генрих Наваррский поживает?

– Кто???

– Ну, ты же мне рассказывал про «Екатерину Великую»! Павлик, не прикидывайся!

– Мама!! В спектакле «Великая Екатерина» я играю князя Нарышкина!! – ещё минуту назад я преодолевал зевоту, но сейчас начинал закипать.

– Ой! А я, буквально, на днях знакомым говорила, что ты играешь Генриха Наваррского!

– Значит, есть повод ещё раз с ними встретиться и опровергнуть эту глупость!! Я понимаю, что можно ошибиться, но не до такой же степени!!