Нелл Уайт-Смит - Дом и алтарь

С более здоровой ногой ему достаточно быстро удалось достигнуть желаемого, и он с удовольствием принялся ломать свои кости на другой ноге. Чинить стопу до колена казалось не слишком разумным, но Конструктор хотел скорее закрепить умение, которым овладел.

Он закончил как раз перед тем, как к нему подошёл Часовщик. Он был готов к работе. В его добрых, глубоких глазах отражались нежность и мягкость к миру. Странное тепло, о существовании которого Конструктор почти не знал и которое ранило его, кольнув под сердцем и заставив отступить регенеративную эйфорию.

Часовщик осторожно взял Конструктора за голову и заставил посмотреть чуть выше, себе в глаза. Какую-то секунду Конструктор оттягивал момент их визуального контакта, бросив взгляд на дойдо, которое, как ему показалось, опять двинулось в сторону солнца, но позже он сделал то, что Часовщик от него хотел.

И дойдо прореагировало на контакт их взглядов, бросившись на землю и закрыв собой весь мир. Оно пульсировало, страдало и наконец начало расширяться, утончаясь и тая у краёв. Это был песок, оно исходило песком. Мелкой белой всепроникающей пылью, которая душила всех, и Конструктора прежде других, какой-то мельтешащей, зудящей бессмысленностью.

Когда Часовщик выдохся, Конструктор почувствовал боль, идущую изнутри. Она, словно сама собой, словно живая, находила путь внутри его грудной клетки наружу, но что-то сдерживало её напор, закрывая в периметре рёбер, и она беспомощно скалилась оттуда во внешний мир.

Дойдо после работы Часовщика уменьшилось, но довольно незначительно, а затем быстро направилось к солнцу.

Ювелир успел зажечь огонь. К сожалению, Часовщик и Конструктор находились далеко от Машины, на катастрофически большом расстоянии. Видимо, они переместились из-за того, что Часовщику для работы потребовался простор, и сейчас оказались почти по грудь оба засыпаны этим мелким, страшным песком. Страшным потому, что он что-то доказывал, но Конструктор не знал, что именно. Только чувствовал, что он – ххра, что он – на погибель, к победе Хаоса.

Раньше, когда работал Часовщик, от дойдо приходили хорошие вещи – из тех, которые они использовали при постройке Машины, особенно для бака под ней, куда можно было нагнетать газ. Но в последнее время раз от раза дойдо рассыпалось у них над головами только этим песком, который становился всё мельче и всё глубже пугал Конструктора. И сейчас пугал.

Конструктор начал изо всех сил грести руками и здоровой ногой, пытаясь если не добраться до Машины, то по крайней мере выбраться из песка, чтобы не врасти в белое всем телом. Он увидел, как, несмотря на приближающиеся сумерки, на то, как потянуло белым, Всадник Хаоса твёрдым шагом поспешил к ним, но на него без предупреждения напал Ювелир.

Они боролись с секунду или две, и Ювелир вышел победителем, действуя довольно уверенно. Проблеск надежды, мелькнувшей в сердце Конструктора, когда он подумал о том, что Всадник Хаоса успеет их вытащить, не заставил его остановиться и перестать прикладывать собственные усилия к тому, чтобы добраться до тепла. Он стремился туда изо всех сил, сжав зубы и сражаясь за надежду, но когда Конструктор встретился глазами с Ювелиром, который поднялся над поверженным им Всадником Хаоса, то замер на какую-то долю секунды.

Конструктор замер, потому что вспомнил, как вытащил Ювелира из-под холодного ветра вчера и как разрешил ему остаться в тепле, хотя это было неверным решением. Эта мысль – сама мысль о том, что Конструктор вспомнил о чём-то или о ком-то не из мира предметов, не касающемся дойдо, или солнца, или Машины, глубоко поразила демона.

Он замер и проиграл. Всё вокруг стало белым, и наступила ночь.

Конструктор успел выкопать себя до пояса, а потом врос в белое. Наверное, ночь выдалась очень длинной. Когда отступила боль и тело опять затопила волна эйфории от прошедшего регенеративного шока, он обнаружил, что лежит на белом. И вокруг всё белое. А Ювелир сидит на корточках наверху Машины, на самой её голове. И он тоже весь врос в белое. Значит, среди ночи он оставил тёплое, защищённое от ветра нутро Машины и поднялся наверх. Даже не стараясь добраться до Часовщика и Конструктора, он сам, по своему желанию оставил Машину и поднялся.

Это было нелогичным поведением. Таким же нелогичным, как странный импульс Конструктора, заставивший его в прошлую ночь выйти наружу, чтобы исследовать голеностопный сустав.

Эта новая, странная мысль о том, что кто-то ещё, кроме него, может вести себя нелогично, испугала, разозлила, но в то же время так приятно взволновала Конструктора.

В следующую секунду над ним склонился Часовщик и снова начал работать через его сознание с дойдо. Конструктор понял, что даже не успел посмотреть, где именно находится дойдо, где солнце, не узнал, как обстоят дела с газом и где именно находится Хаос. Он понял, что не хочет снова внутрь глаз Часовщика: там нет того, что нужно Конструктору, и поэтому Часовщик не может найти нужное. Что опять будет пыль. И пыль пришла.

На этот раз никто не пострадал, её оказалось мало, но Конструктор задыхался в ней. Он поднялся на четвереньки, после того как Часовщик его отпустил, попытался ползти, но не смог. Внутри жгло, и было очень плохо. Хуже, чем когда Хаос обгладывал руки до костей, хуже, чем когда лишался кожи или врастал в белое. Здесь не могла помочь регенерация.

Дойдо далеко отползло от солнца, через несколько приёмов работы оно исчезнет, и снова придёт Хаос.

Конструктор знал это и понимал, что в этом нет ничего плохого, что мир идёт своим чередом, что существование становится всё менее и менее опасным с каждым часом, поскольку они почти каждый раз успевают зажечь огонь и прогреть Машину. Но тем не менее он знал, знал от песка, что этот путь порочен. Он ждал чего-то. И это ожидание разрывало его изнутри на части. От этого ожидания он рычал, как от боли. Не справившись с собой, Конструктор упал, а ночь не пришла.

Измельчавшее, кроткое дойдо блуждало по небу туда и сюда всё медленнее и всё дальше держась от солнца. Наступал длинный день, тёплый день перед пришествием Хаоса. В это время следовало совершить решительный рывок, сделать что-то для Машины, каким-то образом улучшить, укрепить её, чтобы она стала крепче держать тепло, крепче держать газ и меньше его расходовать. Газ следовало очень беречь, потому что, с тех пор как от дойдо начал приходить белый песок, газ перестал просачиваться из-под земли вокруг Машины и последняя труба, которая ещё могла до него дотянуться, уже стояла очень далеко от Машины. Как только газ под ней иссякнет, они не смогут больше найти его, поскольку не спрвятся с тем, чтобы отойти достаточно далеко.

Ещё немного дальше, и они не доберутся до нового источника газа, а при попытке врастут в белое все и не сумеют отработать дойдо до того, как оно изойдёт чёрной иглой на мир и проткнёт его, исказив и поглотив Машину. Тогда мир кончится. Тогда они все умрут.