Рома Джин Эйр - Между солнцем и луной. Что всего дороже

Потому что его школьная подруга лежала на спине под тремя одеялами, стеклянным взглядом подпирая и без того высокий потолок черно-бордовой комнаты.

Умный мальчик по имени Эспен понял правила этой клинической игры в одночасье, (мне же, например, пришлось потратить на это два года и три с половиной месяца), восседая на мягком стульчике около моей кровати, читая мне вслух Йоханнеса Карстена Хауха. От романа «Роберт Фултон» мне отчасти становилось легче, потому что он воспринимался как трактат всепоглощающего трагического одиночества американского гения. Однако, порезавшая оголенный разум мысль о том, что в 12 лет Роберт только начал увлекаться паровыми двигателями, а в 14 уже успешно испытал свою лодку, оснащенную колесным двигателем на ручном приводе, заставила меня пробить дно и начать падать еще ниже. Потому что мне 13, а я всего лишь моральный овощ.

Тогда я первый раз осознала, что как никогда понимаю Хауха, который после ампутации ноги решился на самоубийство. Однако неудачная попытка вселила в него хотя бы призрачную надежду на исцеление искусством. Мне, взращенному атеисту, тогда даже не показались дикими его поиски пристанища в сетях религиозного мистицизма.

Но до настоящего осознания мне было еще далеко – два года и три с половиной месяца, а тогда я просто пыталась сказать Эспену прекратить читать мне эту гадость, и, еле приподнявшись с кровати, бросила ему под ноги сборник Михаэля Струнге, вечно хранившийся у меня под подушкой.

Мир кончается прямо у вас под ногами.

Он весь как на ладони.

Взгляните ввысь – там все ваши возможности:

прозрачно-призрачные линии меж точками на чёрном огромном экране.

Или – белые пятна Роршаха на большом голубом ватмане. 1 1 Стихотворение Микаэля Струнге «Край света»

Эспен читал отвратно, не понимая смысловой нагрузки половины слов, не зная даже, что такое пятна Роршаха. Но я знала их наизусть, каждую букву, каждую запятую, каждую коряво срифмованную строчку. В следующий раз он пришел ко мне только на седьмой день и принес мне киви, которое было титанически тяжело найти в нашем городе. Съесть его мне помогло только удушающее чувство вины перед маленьким рыжим мальчиком, который час (три часа) искал по всему городу мой любимый фрукт в несезон, но, правда, как только он ушел, меня вывернуло прямо этим же киви и утренним куриным бульоном, который вливала в меня мать.

«Вам предлагается список утверждений, отражающий некоторые особенности телесного и психического состояния человека. Внимательно прочитав группу утверждений, отметьте утверждение, наиболее соответствующее Вашему состоянию НА ДАННЫЙ МОМЕНТ, затем переходите к следующей группе. Не раздумывайте слишком долго»

+ чувство вины, самообвинения

Мертвый человек просыпается по утрам и ему нестерпимо хочется одного – спать, и еще одеваться в черное: носить траур по самому себе, или траур по человеку, которым не стал.

На девятый день отец открыл двери и впустил в импровизированную черно-бордовую палату на втором этаже дома с винтовой лестницей моего одноклассника Ингварра. Он принес мне большую самодельную открытку от наших общих сокурсников, носящих одинаковое имя – Андор.

Два Андора внутри сложенного пополам картонного листа нарисовали целый город, заборами для которого служили коряво выведенные небрежным юношеским подчерком слова поддержки и просьбы возвращаться скорее, потому что «Линнеа, училка по литературе нас уже задолбала, без тебя нам никто не помогает с этими отвратными сочинениями, а еще она заставляет нас читать огромные книги, от которых нам уже плохо, нам плохо без тебя, Линнеа, возвращайся скорей!».

Они все итак были на год-полтора меня старше, но никто не понимал, что такое большое депрессивное расстройство, и почему Линнеа пропускает занятия, и почему она болеет так долго, ведь она же принимает, наверное, какие-то лекарства и пьет куриный бульон.

На обороте открытки была приклеена фотография с прошлого Хэллоуина, где мы вчетвером нарядились в группу «Queen», возглавляемые Фредди Меркьюри в моем исполнении.

«Почему-то люди считали, что Меркьюри говорил, что он гей, потому что это модно было»

«Он был геем?»

«Да, Ингварр, был. И не особо скрывал это»

Андор, который по младше, тогда даже не знал, что это такое.

«Его певческий диапазон – от фа-диеза большой октавы до соль второй октавы»

«Это много, Линнеа?»

«Это классический профессиональный баритон»

«Своей кошечке по кличке Делайле он посвятил песню»

Ингварр сидел со мной до самого вечера, рассказывая обо всём том, что я пропустила, о том, как они всем потоком завалили контрольную по математике, о том, как каких-то старшеклассников хотят исключить за то, что они пронесли в учебное заведение траву, о том, что скоро всем придется пройти тест на профессиональную ориентацию, о том, что в школу приехал парень с другой страны по обмену, о том, как они с Андорами случайно разбили поднос с чашками в столовой.

Сейчас я нахожу всё это безумно милым и по-детски искренним, но тогда же я была убеждена, что они это делают из жалости и обращаются со мной как с каким-то ущербным инвалидом или умственно отсталым, в разговоре с которым необходимо тщательно отфильтровывать сложные слова, и объясняться уменьшительно-ласкательными словечками, нестерпимо бесящими мой начитанный мозг.

Перед уходом Ингварр еле растолковал мою просьбу прочитать мне хотя бы пару строчек Струнге, и у него это получилось немного лучше, чем у Эспена.

На двенадцатый день пришел Эспен, на тринадцатый – Ингварр. На пятнадцатый он притащил с собой старшего Андора, потому что мама младшего запретила ему ходить в гости к больной однокласснице.

На восемнадцатый день пришел кареглазый Филипп. С ним и его другом Торбйорном мы полгода назад создали свой собственный маленький школьный танцевальный коллективчик, режиссируя немного примитивные постановки и выступая на отстойных школьных концертах.

Филипп принес мне маленького плюшевого черно-белого кита-касатку, потому что в местном «Toys R Us» его никто не хотел покупать из-за брака: мягкому черному киту на заводе по ошибке пришили разного цвета глаза, один – зеленый, а второй – синий, почти как у меня, только мне приходится жизнь с сине-зеленым и карим, всю свою жизнь.