Юрий Семёнов - Медовые перчинки

– Вот теперь ладненько, – радостно потёр ладони Геннадий Николаевич. – Теперь точно повезёт.

И вприпрыжку побежал готовиться к мероприятию, которого ждал целый месяц.

Операция прошла на удивление быстро и безболезненно, хотя без шероховатостей тоже не обошлось. Первоначально фокус изображения преломился до неузнаваемости, причём левый глаз упёрся куда-то в потолок, а правый – осматривал ботинки, но после соответствующей коррекции всё встало на свои места.

От впечатлений благодарный Геннадий Николаевич порхал как бабочка. Он долго раздавал поклоны, объятия и рукопожатия, желал всем всего хорошего, что есть на свете, и, конечно же, как положено в этих случаях, преподнёс сувениры. Потом, бесконечно счастливый, он опёрся о руку своей второй половинки и без оглядки зашагал в сторону дома.

– А почему в операционную тебя заводили дважды? – поинтересовалась супруга.

– Да так, видеокамеру в хрусталик вмонтировали.

– Какую камеру? – недоуменно посмотрела она на мужа.

– Какую-какую… шпионскую. Хрусталики-то американские поставили, значит, ЦРУ или ФБР на связи, информацию онлайн за бугор передавать буду. Гляди, разбогатеем. И за тобой, если что, присмотр, неусыпный контроль, так сказать. Нужное для семьи дело.

– Скажешь тоже, – рассмеялась супруга.

– Шутка, конечно, но имей в виду, теперь у меня четыре глаза. А если ещё очки надену и отцову лупу возьму, вообще никуда не спрячешься, из-под земли достану, – с улыбкой, но серьёзно сказал Геннадий Николаевич, расставив точки над «i».

Вот так, в мире и согласии, живут они и по сей день. Пожелаем им здоровья и долгих лет!

Тема инсульта для изложения, а тем более юмора, конечно, очень сложная – большинство не поймут. Или поймут, да не так, а потом ещё сделают тебя козлом отпущения и обидятся. Да и вообще насмешек и улыбок она просто не приемлет. А вот о том, что иногда творится вокруг этой страшной болезни, которая не имеет ни возраста, ни пола, ни расы, ни территории и которая часто приводит к инвалидности и летальному исходу, рассказать можно и даже нужно.

Егоров Иван Петрович был человеком уже не молодым. За плечами висел груз продолжительной работы на металлургическом комбинате. Среди передовиков производства его фотография всегда висела на Доске почёта, а слава о трудовых подвигах передавалась из уст в уста многих, если не каждого.

Пришло время. Сердце Ивана Петровича стало работать с перебоями. Он зачастил в кардиоцентр, сделал коронарное шунтирование, поездил по санаториям, в итоге его с почестями отправили на пенсию. Но отдыхать по-настоящему Иван Петрович, к сожалению, не научился. Не ограниченный во времени, он оборудовал в гараже мастерскую, где всякий раз занимался слесарным, токарным и плотницким делом, которого в доме хватало с избытком, не ленился взяться за лопату, грабли, веник, повозиться с живностью, всегда и во всём был на подхвате у супруги. Вечерами, как правило, выходил во двор, где под свет переноски допоздна играл с соседями в нарды, домино, карты. К спиртному, даже лёгкому, относился с осторожностью, а запах табака не переносил на дух. В общем, не характеристика, а идеальный образец для подражания.

К своей супруге Иван Петрович всегда обращался уважительно – Даша, Дашенька, Душа; по делу – мать, а в случаях, когда отношения терпели фиаско, то официально – по имени-отчеству – Дарья Васильевна. В свою очередь, она тоже хорошо знала своего Ивана, Ваню, Ванюшу, а при детях и внуках – отца и никогда не таила на него обиду. Наоборот, поступала всегда умно и тактично, как и положено истинной хранительнице очага, чтобы из искры не возгорелось пламя и не дай бог не случился пожар. Поэтому в семье, за редким исключением, царила идиллия.

Но здоровье, как известно, никакими кренделями в сети не заманишь и на поток уважения к себе не поставишь.

Здесь нужны более радикальные меры: строгое соблюдение режима, здоровый образ жизни, диета, медикаментозная терапия. А с этим у Егоровых-старших порой случались нелады, причём с нежелательными последствиями.

– Ва-а-а-нь! – скорее почувствовал чем услышал протяжный зов своей супруги Иван Петрович.

– Чего тебе? – отозвался голос из мастерской.

В дверном проёме гаража появилась приодетая Дарья Васильевна с пакетом в руках.

– Ты далёко это собралась, душа моя?

– Детки вечером будут. Схожу в магазин. Куплю что-нибудь вкусненькое на стол.

– Ну иди, а я с железяками ещё повожусь.

– Нет, Ваня, выводи машину. Соседка по даче звонила. Сегодня воду на полив обещали дать. Ещё огурцы и помидоры в рост пошли, клубника, малина поспели, как бы вперёд нас урожай не собрали.

– Да, сейчас всего можно ожидать. Найдутся «добрые» люди.

Иван спустил на лоб фуражку и почесал затылок.

– А витаминов самим позарез хочется, и малышня тоже… как пчёлы на мёд, – добавил он и по-стариковски стал вылезать из смотровой ямы.

– Вот и хорошо! – обрадовалась Дарья Васильевна. – Тогда я побежала. Пока. Только не задерживайся.

Но, не ступив и шагу, обернулась, беспокойно посмотрела супругу в глаза и, вздохнув, добавила:

– Будь осторожнее, милый, возраст уже не тот. Если что – позвони.

За рулём Ивана Петровича обычно мучила жажда – отголосок появившегося у него с годами диабета, а потому при езде на машине он всегда старался придерживать коней, чтобы не наделать глупостей. Вот и в этот раз он ехал спокойно, в рамках, допустимых правилами дорожного движения: «стоп», «кирпич», «сплошная», «зебра», «спящий полицейский». Примерно в двадцати километрах от города, в лесополосе, шоссейка делала затейливый изгиб на просёлочную дорогу в сторону дачного посёлка. Перед поворотом Иван Петрович, как положено, слегка притормозил, плавно вырулил в нужном направлении и, немного проехав, почувствовал острое жжение в области груди. Перед глазами всё поплыло, голова закружилась, руки-ноги перестали слушаться. Из последних сил он дотянулся до ключа, повернул его в замке зажигания и беспомощно обмяк. Машина заскрежетала, пару раз чихнула и встала как вкопанная. До людей оставалось совсем немного – каких-то три-четыре километра.

– Вот и добрался, – рассуждал он, неподвижно всматриваясь через лобовое стекло в синеву неба.

Рядом пролетела машина, вторая, третья, прошла какая-то женщина с ведром, даже не посмотрев в его сторону. Почуяв чужую беду, где-то дружно залаяли собаки.

– Лю-ди! Че-ло-ве-ки! Что ж вы такие равнодушные? – надрывно кричал он, но его никто не слышал, потому что безмолвие губ заглушало их сердца. Перед глазами чередой проплывали родной завод, проходная, станки, церковь у дома, его любимая Даша с детьми… Годы закружились, понеслись в какую-то даль, и всё стихло, на душе стало тепло и спокойно. Последнее, что пришло в голову перед тем, как сознание помутнело, – слова из песни: «Я люблю тебя, жизнь…»