Юрий Семёнов - Медовые перчинки

– А! Так вы мент. Вот вы где нам попались. Сколько же вы кровушки людской попили?

– Да нет, я всегда за правду, другого не подумайте, – несколько заглушил басы Владимир Иванович.

– Попили, попили… чего уж там, да ещё выворачиваетесь. Так что, девочки, делаем всё, чтобы после наркоза больной больше не проснулся.

Владимира Ивановича всего перекорёжило, но, связанный по рукам и ногам, он не мог даже пошевелиться.

– Тихо, тихо, – увидев конвульсии пациента, несколько успокоил его хирург. – Это совершенно безопасно. – И, подумав, иронично добавил: – Хотя как сказать: всё во власти Божьей.

– Родные мои! – взмолился Владимир Иванович. – Я уже того! Не милиционер, не полковник, я на пенсии состою. Помилуйте, Христа ради прошу.

– Вот это уже совсем другое дело! – убаюкивал хирург засыпающего на столе пациента. – Девочки, простим грешного пенсионера за покаяние. Что с него взять, кроме горстки камней? Пусть живёт себе на здоровье, здоровье, здоровье…

Под наркозом, гнетущим активность мозга, наступил мир сновидений. Кстати, практика на этот счёт показывает, что больные под общей анестезией нередко выходят из телесной оболочки, созерцают операционную с потолка и даже беседуют с представителями иных миров. Что-то вроде этого произошло и в нашем случае.

Боинг летел курсом на Москву. Под его крылом простирались бескрайние степи Казахстана. В салоне тепло и уютно. Ещё вчера Владимир Иванович неторопливо подрезал у себя во дворе виноград и был всецело настроен на осеннюю трудовую повинность, как зазвонил телефон и взволнованный голос друга печально сообщил, что в Сочи почила тётка. Конечно, этого момента он ждал, потому что её болезнь была несопоставима с жизнью, и ни на что лучшее он уже не надеялся, но неожиданность, как говорится, всегда, а главное, в неподходящий момент тюкает молотком по голове.

Владимир Иванович ударился в воспоминания. Перед глазами пикирующими стрижами пролетели детство, отрочество, юность, вихрем, со всеми взлётами и падениями, пронеслась служба в милиции. Ну а теперь, когда желчнокаменная болезнь не на шутку вгрызлась в его несколько располневшее тело, ход размеренной жизни превратился в сплошные страдания и мучения. Почти ежедневно его рвало, тошнило, а туалет в обнимку с горшком стал вторым домом.

Медпункт в Домодедово поспешил отречься от транзитного больного из зарубежья.

– Да, по всем признакам вы больны и вам трудно, но экстренно помочь, к сожалению, ничем не можем. Если вы согласны на оперативное вмешательство, можем доставить в ближайшую территориальную клинику. Услуга, сами понимаете, платная и не из дешёвых. А так – таблетки в аптеке, – постоянно ворковала врачиха, отхлёбывая чай вприкуску с шоколадом. – И, пожалуйста, освободите кушетку. Вы у нас, как видите, не один. Подумайте за дверью.

Но таблетки обещанного врачами действия не возымели, а потому Владимир Иванович, еле отыскав в переполненном зале ожидания аэропорта свободное кресло, плюхнулся в него, предусмотрительно поджав коленками багаж, чтобы ему не приделали ноги. Приступы тошноты продолжались до самого объявления регистрации на рейс самолёта. За это время уборщица туалета настолько прониклась неординарной ситуацией, что всякий раз при появлении бегущего с искажённой гримасой в её апартаменты пассажира здоровалась с ним и взглядом сопровождала до места, покачивая головой из стороны в сторону:

– Надо же, как прихватило бедного. Не приведи господь… Очередь на регистрацию, казалось, продвигалась вечность. Раздевали, разували и копались в белье для проверки основательно.

– А бутылку с водой оставьте, с собой не положено, – решительно преградила путь Владимиру Ивановичу очередная сотрудница аэропорта.

– Девушка, мне очень плохо: камни в желчном разгулялись, и потому жажда через край бьёт.

– Тогда на борт вам нельзя. Случись чего в воздухе, что будем делать? Самолёт сажать прикажете? Дорогое удовольствие, да и рискованно. В общем, ничего не знаю, идите сдавать билет в кассу.

– Вай-бай, вы же меня без ножа режете. Я на похороны лечу, меня ждут, единственный родственник, так сказать, да и все деньги на погребение при мне. Представляете, какая заваруха может случиться? Войдите в моё положение. А бутылку я выброшу, вот, пожалуйста… – и Владимир Иванович метким броском пополнил рядом стоящую урну теперь никому не нужной ёмкостью.

Очередь заволновалась, кое-кто начал возмущаться, нелестно высказываться в адрес «Аэрофлота».

– Ну, смотрите, потом не жалуйтесь. Проходите, – сжалилась наконец контролёр и сосредоточилась на следующем пассажире…

Салон самолёта был заполнен на треть, если не меньше, так как конец ноября для отдыха на море, когда погода располагает к депрессии, а личная жизнь – к самоубийству, не сезон. В основном летом каждый норовит погреться на солнышке и прямо сутра морально разложиться, не дожидаясь обеда и тем более ужина. А тогда моросил дождь, подвывал и туманил взор противный ветер.

Лайнер уверенно набирал высоту. Владимир Иванович задёрнул шторку иллюминатора, откинулся на спинку кресла и попытался расслабиться. Но не тут-то было. Недавние позывы изнутри возобновились с новой силой и настойчиво потребовали оставшуюся в желудке массу переработанной пищи выйти наружу. Стюардесса заметалась в поисках нужных медикаментов. Отделаться одной ходкой в туалет тоже не удалось. В какой-то момент, сочувственно похлопав по плечу, к нему с пониманием обратился сосед по креслу, которому просьбы подвинуться и дать возможность в очередной раз вынести наполненный блевотиной пакетик порядком поднадоели:

– Ну и правильно, а то ещё по большому придётся мучиться. Лучше уж так…

Полёт продолжался, а головокружение, тошнота и рвота у Владимира Ивановича, к сожалению, всё не проходили. Он корчился и стонал от боли. И, о чудо, среди попутчиков объявился врач-анестезиолог одной из больниц Сочи. Всё это время он дремал на заднем кресле и, казалось, не замечал происходящего. Но в какой-то момент шумиха в салоне привлекла его внимание. Он профессионально оценил обстановку, деловито покопался в сумке и извлёк оттуда вожделенную ампулу димедрола со шприцем.

– Иди сюда, мил человек, – властно потребовал он от Владимира Ивановича. В воздухе повисла безмолвная пауза… Наконец врач не выдержал своей напыщенности, улыбнулся и добавил: – Не то весь самолёт обгадишь, а нам ещё лететь и лететь…

Весь не свой Владимир Иванович поплёлся в конец салона самолёта и обомлел, увидев, что подозвавший его человек наполняет шприц какой-то жидкостью: