Юрий Семёнов - Медовые перчинки

Прошло ещё несколько лет. Тяжёлая травма превратила Босса в молодого старика: ходить стало трудно и нестерпимо больно, левое ухо смешно залегло шпионом, у шеи заржавели шарниры. Лестница второго этажа, которая раньше покорялась в считаные секунды, теперь нависла жутким испытанием, и он обходил её стороной.

Больше всех, конечно, переживал Гошка. Он перестал бегать на помойку и ни на шаг не отходил от своего друга. Они вместе подолгу лежали под топчаном, наблюдали за хозяевами и вспоминали перипетии прожитой жизни. В ней было всё – взлёты и падения, доброе и злое, хорошее и плохое, и даже жестокое по собачьим меркам обращение.

Вот Босс увидел, что хозяева снова принялись за работу, схватился зубами за лестницу и как ни в чем не бывало поволок её в дальний конец двора. Затем принялся кромсать черенок лопаты, не выпуская его из пасти, пока не пошёл дождь…

Гошка всё это время подвывал голосом Челентано кудахтающему курятнику и катался на заднице, ухватившись зубами за хвост Босса…

Вдруг снаружи, из-под ворот, показался чей-то нос.

– Меня зовут Жужа! – громко пролаял он и выпятил грудь ДАртаньяна.

«Это что? Из сериала „Сваты “?» – спросите вы.

Никакого плагиата в этом названии нет и быть не может. Просто Жужа – маленький любимец публики. Все прохожие были от него без ума.

– Надо же… беспородный – и такое чудо? – восторгались взрослые и дети.

А он знал себе цену. Он жил, можно сказать, родился, у тех самых ворот, из-под которых несло запахом Босса и Гошки.

– Никого не подпущу к моим друзьям, – лаял на всех Жужа. Лаял заливисто, чтобы слышали все. – Вот я какой сильный! Посмотрите на меня.

Многие пытались заманить его в свои сети и сделать сторожевым псом. Но он был хитрее и умнее их. Один было подбрасывал ему собачьи лакомства до самого дома, где жил, пока не иссякли запасы. Жужа осторожно их ел и всякий раз оглядывался, не теряя ориентира. А когда приманка закончилась, скосил голову, высунул язык, выражая во взгляде: «И это всё?», затем вильнул хвостом и неспешно побежал восвояси, пробурчав на прощание:

– Меня этим не купишь.

Он был спортсменом, воспитывал в себе силу и волю. Каждое утро хозяин Босса и Гошки выбегал из ворот и мчался в сторону парка, где выписывал по его аллеям какие-то замысловатые фигуры, для чего-то махал руками и смешно отжимался от земли…

– Зачем это ему надо? – думал Жужа, но всякий раз неотступно бежал рядом до самых ворот, а потом снова приступал к обязанностям защитника.

Ну вот! Теперь трое отважных вместе, и никакие супостаты им не страшны…

К сожалению, собачий век недолог, и всегда, когда теряешь верных друзей, сердце обливается кровью. Но такова жизнь. На смену старому приходит новое поколение. Неминуемо наступит время, когда ты поймёшь, что оно тоже не обманет твоих надежд и не предаст тебя.

В босоногом детстве о гигиене Вовка знал разве что из ежедневных мамкиных поучений: «Помой руки и почисть зубы». Дальше – больше: заныл зуб – ниточка за дверную ручку, появились сопли – ингаляция над картошкой, разбил коленку – ладошкой под зад, чтобы знал, как не слушаться родителей. Конечно, не обходилось и без более серьёзных нарушений функций организма, неминуемо требующих вмешательства медицины, но об этом отдельно и по порядку…

Прошли годы. Вовка, согласно статусу и положению в обществе, превратился во Владимира Ивановича – крупного для региона, где он жил, чиновника, наделённого властными полномочиями, а проще – полковника милиции, каковых в округе водилось всего ничего и их можно было пересчитать по пальцам. По обыкновению однажды срок его службы истёк, и он стал простым пенсионером. Но бывших полковников, как известно, не бывает. Вот и он гордился своими заслугами столько, сколько мог, пока в очередной раз не подкачало здоровье.

Как и следовало ожидать, от бурной жизни в желчном пузыре Владимира Ивановича появились камни, да не один-два, а целая груда булыжников, что показало УЗИ. Врач – хрупкая, но знающая своё дело женщина, настоятельно ему рекомендовала:

– К сожалению, рассчитывать на терапию уже поздно, никакие лекарства теперь не помогут, надо делать операцию. Но головой об стенку биться не надо, ещё не дай бог инфаркт заработаете. Это не полостная, а совсем безобидная лапароскопическая операция. Лазером. Даже не почувствуете. Всего три дырочки, потом – чик! и вы уже…

– На небесах, что ли? – опередил её Владимир Иванович и тут же ужаснулся своей шутке. «Накаркаю ещё», – подумал он и сник.

Но слово не воробей, вылетит – не поймаешь, а потому червь сомнений в отсутствии боли, а главное – негативных последствий предстал его взору в виде старой женщины с острой косой в руках.

На операцию, как и положено офицеру, Владимир Иванович зарядился сам. Твёрдой рукой он отстранил от двери взбалмошную супругу, холодно успокоил её: «Всё будет нормально, вот увидишь». И ушёл, даже не поцеловав на прощание.

В больнице, в этом муравейнике денно и нощно стонущих мучеников, как и он сам, Владимир Иванович свой пыл несколько урезонил. Из пугающих рассказов соседей по палате он понял, что всё не так просто, как он думал: предстоит побороться, быть может, лечь на амбразуру. Особенно его пугала пустая морковно-капустно-свекольная диета, о нарушении которой после операции не могло быть и речи. Она укладывалась всего в несколько пунктов – раз-два, и обчёлся, – а перечень допустимых к рациону продуктов представлял дальнейшую жизнь какой-то бессмысленной, однообразной, безвкусной и голодной, отчего хотелось выть и пускать слюни только от одного запаха повсюду манящих к себе шашлыков, плова и других восточных деликатесов. Но другого выхода из систематически продолжающихся приступов, кроме как лечь под нож, он не находил.

И вот наступил час, к которому Владимир Иванович шёл всю свою небезгреховную жизнь. Обнажённый, он возлёг на операционный стол и, вспомнив из прошлого своё большое «Я», обратился к присутствующему медперсоналу, чеканя каждое слово:

– Имейте в виду, я полковник, так что будьте с ножичком осторожней. Как бы чего не напутали, жить-то ещё хочется.

Реакция хирурга оказалась прямо противоположной задуманному. Седовласый мужчина слегка оттянул от лица медицинскую маску, чтобы не обслюнявить её отрыжками гнева, и без тени смущения произнёс шокирующую фразу: