Игорь Михайлов - Вторник, №12 (31), сентябрь 2021

Помолясь, начнём: «золотые» гирьки
тряпкою протрём, на металл подышим —
пусть сверкает он без пятна, что наша
чистая прибыль.

* * *

Правила я чту, но они не все ведь
те, что написали, что вслух читали,
есть и потайные – весы кренятся
в малом обмане;

но на то и рынок, его весёлость,
чтобы вот в таком проявилась виде
правота торговли – она бывает,
бьют за какую.

18

Обвесили и обсчитали; значит,
я не похож на нищего поэта —
вполне себе солидный покупатель,
сам бог велел с такого поживиться!

19

Нет такого дела, чтобы безбожно
вовсе, воровство тоже ход событий
нужный, без него изменить попробуй
в мироустройстве

быстро то, что надо. И суд Кронида
не на всё простёрт, есть невидна область
малых дел, и в ней не перуном надо —
ловкостью пальцев.

20

Чего ещё нам надо от войны?
Богатств? Давно война себя не кормит,
убыточна, такие расстоянья
до стран чужих, что путевых издержек
добычей не покрыть.
Так рядом всё,
когда она – гражданская.
И вся
измучена земля, по ней прошлись
те, эти, засевая всякой солью…

* * *

Не дометнуть копья, не донести
к ним ненависть – о чём мы спорим? Варвар-
географ, расстелив свои простыни,
куда-то пальцем ткнёт… Там будет место
для римской славы…
Там не будет Рима…

21

Марс раздвинул рубежи
Родины. Война войне
нас наследуют; служи
смерти, доблести, стране.

* * *

Наше войско расточил
Марс на дальних рубежах,
возвращается без сил,
собирает свежий прах.

* * *

Будут новые войска
вместо нас и лучше нас,
станет Родина тесна
для полков своих, сейчас

в бой готовых, – вот он, враг —
свой, чужой, – рукой подать,
меч достанет – рухнет шаг
с высоты на землю-мать…
22

Все эти годы войны гражданские
страну терзали, молодость сгинула;
моё без толку поколенье
Родине было. Я – тот, кто выжил.

Я – тот, кто выжил, кто не участвовал,
кто даром хлеб и воздух отечества
глотать не стал – пути прямые
вывели беглого на свободу.

Я – тот, кто выжил; боги всевышние
меня хранили – годы изгнания
нетрудно длились и безвредно:
смерть не нашла меня, где искала —

в строях сограждан. Я, не запятнанный
ничьёю кровью, Родину милую
судить вернулся, я остался
верен своим довоенным мыслям…

23

Чуял Марса заразу – бессчётные, смертные дни;
слышал Марса запев – грохот, ропот вселенской облавы;
были Марса забавы – меня забирали они
и возвращали без ран, без добычи, без смерти и славы.

Цезарей юных занятье – терзать мир оружьем своим;
цезарей сильных проклятье – история дальних, гражданских;
цезарей наших несчастье – погибший от доблестей Рим,
гибнущий дальше, всё распространяясь в пространстве…

24

Марсово племя мы, нет чтобы гибкость, умелость Афины
взяли себе – только ярость прямая, лоб в лоб, и геройство
смертное; судьбы живых нам всегда подозрительны, этих
вспомню Горациев и Куриациев, где для живого
даже победа позор. Доделывай, бог, свое дело!

25

Ну, навоевавшись и дел наделав,
победитель-воин, чего ты хочешь
от страны своей?
Разве что забвенья,
имя чтоб стёрли!

* * *

Есть тебе земля на границе мира —
обойдёшь надел и за труд неловко
примешься мечом, им распашешь поле,
стебли порубишь.

* * *

Лучше нищета и ночлег холодный
на ступенях римских открытых храмов,
чем жизнь, где тебя ни-продать-ни-бросить
собственность держит.

26

Всё то, что было: деньги, имущество —
время забрало; нет у изгнания —
года прошли, распались клятвы —
прав никаких на своё что было…

27

По домам хожу, а на то и нужен
долг гостеприимства, чтоб, кто всем должен,
не смущал монетой – одной – столь многих,
асса не тратил.

Открывают двери – ах, ваша щедрость,
безразлична щедрость кому и сколько —
плуту, проходимцу, мне тоже надо.
Гостеприимец,
не узнай меня в моём, в отчем доме.
Лары не узнают по равнодушью
божьему к людскому. А мои шрамы
зажили напрочь…

28

Куда несёшь? О, запах! О, пирог с мясом!
Куда несёшь? Давай! Тут сам сидит голод,
и лязгает, и всё сметет – укус рушит
полпирога – о, ненасытная глотка!

О чём я и мечтал – давнишний бед данник,
о чём я и мечтал – в морях плывя дальних,
о чём я и мечтал – в чужой земле сытый:
такой калейдоскоп блюд уместить в брюхо.

А книги можно взять, читать среди бури.
А дружба? – Да в любом краю полно наших.
Любовь? – Изощрены в искусстве все девы.
Культура – это что? – Высокая кухня!

* * *

От прочего искусства я устал сердцем,
от прочего искусства я сижу слабый,
от прочего искусства ничего толку,
а тут икну, философ, умудрён пищей!

29

Зря болтают, зря прошлое тревожат:
мол, бывали пиры у Красса или
у Лукулла… Бывали, кто же спорит.
Были гении в деле наслажденья,
нам до них далеко, распалось время,
измельчало…
Доступней стало счастье.

* * *

А на те бы пиры нас не позвали.
Или только носить им яства, вина.

30

Истощились пиры аристократов.

Скольких консулов ты в роду считаешь,
украшая стол дедовской солонкой,
честной бедностью заедая вина
прошлогоднего сбора-урожая?

Скольких консулов ты в роду считаешь
и какие наследные болезни
лечишь скудной диетой – горьким, чёрным
запиваешь настоем полбу-кашу?

Скольких консулов ты в роду считаешь,
честных стоиков, – в чистом воздержанье
дни проводишь, и Сенеке ты пишешь,
как хорош, на воде сидя и хлебе.

31

Тот, кто на волю выпущен, жадною
томим привычкой – голод накопленный
сметает яства, не насытить
прорву, и глаз завидущий смотрит,

чего б ещё урвать, – для съедобного
всегда есть место, —
поём утробою
живые гимны ради большей
сытости: нам ещё жить до яблок.