Ванда Петрова - Курган. Mound

Ваш автор, Ванда Петрова

Редактор и системный администратор, Дмитрий Никитченко

All the best, dear readers, good luck!!!

Your author, Wanda Petrova

Editor and system administrator, Dmitry Nikitchenko

Курган(Mound, Kurgan, песня-сопровождение в книге «Курган»).

Долина пустая

От края до края

Тропы пешеходной не знает …

И в этой пустыне,

В высокой полыни,

Курган свои тайны скрывает …

Здесь, на вершине,

В горькой полыни,

Сердце гнездо своё свило …

Степь ковром ляжет,

Но не расскажет,

Как это сердце любило …

Вихри шальные,

Да птицы степные,

Над этим курганом летают,

Коснутся крылами

Бурьяна с цветами

И горечь полыни вдыхают …

Здесь, на вершине,

В горькой полыни,

Сердце гнездо своё свило …

Степь ковром ляжет,

Но не расскажет,

Как это сердце любило …

И ветер с вершины

На травы долины

Полынью пылит вновь и вновь …

А в травах, к подножию,

На бездорожье,

Приникла печально любовь …

Здесь, на вершине,

В горькой полыни,

Сердце гнездо своё свило …

Степь ковром ляжет,

Но не расскажет,

Как это сердце любило.

Уже несколько лет Новый год я встречала в одиночестве. Это было, как данный самой себе обет – в канун Нового года вот так сидеть за празднично накрытым столом и ждать…

Заимев собственную квартиру в Подмосковье, в Калининграде, в городе, который кроме всего прочего был дорог мне памятью отца и его сестры, живших некогда здесь, ходивших по этим улицам, по паркам, по площадям, я жила в ней одна и в новогодний вечер вокруг меня стояла сонная тишина, не нарушаемая ничем и ни кем.

Сидя у заставленного разнообразными яствами стола с бокалом, наполненным только что выжатым соком апельсина и граната, я ждала, когда стрелки часов сойдутся на двенадцати. Вспомнив, что сегодня не заглядывала в свой почтовый ящик, накинув на плечи шарф, вышла на площадку. Через двери соседей слышен был весёлый гомон, по лестнице торопился с улицы в свои квартиры празднично шумливый народ, скоро двенадцать часов, все спешили к застолью встречать Новый год.

В почтовом ящике меня ожидала новогодняя открытка. Это одноклассник, Мишка Ткаченко, не забыл поздравить и в этот Новый год. Став взрослыми, мы по стечению тех или иных у каждого из нас обстоятельств, оказались в одном городе и жили, как и в детстве, не далеко друг от друга. Но на Новый год Мишка почему-то поздравлял непременно открыткой, хоть мы и сегодня успели встретиться на улице, поздравить друг друга с наступающим Новым годом, пожелать много-много хорошего и так далее.

Письменное поздравление начиналось с вопроса: «Как жизнь, отшельник?!» Так Мишка стал меня звать за мой категорический отказ присоединяться к шумной новогодней вечеринке. Далее шло короткое поздравление и пожелание «много, много, много хорошего». Старинный друг, как видно, подозревал, что в жизни у меня образовалась «льдинка» и старался согреть своим вниманием.

Отслужив армию, в первый после армии предновогодний вечер, Мишка заявился ко мне с роскошным букетом цветов, с огромной коробкой конфет, поставил на стол бутылку красного вина.

И я со страхом стала ждать его «сватовства», которое нарушило бы нашу светлую многолетнюю дружбу ещё с первого класса.

И начало Мишкиной речи слушала, напустив на себя угрюмое молчание. А Мишка, открыв бутылку и налив вина в бокалы, которые я с неохотой поставила на стол, провозгласил: «Давай, Дуня, выпьем за моё возвращение из армии и за нашу встречу! Ты, ведь, знаешь, что я не тебя любил, а Ольгу…»

«Ну, начинается, – с тоской и изрядной долей отчаяния подумала я, – прощай, наша такая хорошая дружба и ты, мой друг, Мишка! Сейчас он скажет, что, пересмотрев свои взгляды в армии, понял, что всегда любил только меня».

А Мишка, кивнув мне, чтоб подняла свой бокал, тихонько звякнул об него своим и выпил, взял из открытой коробки конфетку, пошуршал обёрткой, но есть не стал, положил обратно в коробку. Я съёжилась и с тоской смотрела в свой бокал, а Мишка продолжил свою речь: «Так вот, любил я не тебя, а Ольгу, – и широко улыбнувшись, уточнил, – это и тебе и всем известно». Действительно, то, что Мишка влюблён в Ольгу, было всем известно с самого первого класса! Но я-то тут причём?! А вот, как оказалось, причём, что Мишка и пояснил: «Но ты для меня с самого первого класса стала незаменимым другом, есть сейчас, и будешь всю мою жизнь». Мишка снова взял из коробки полуразвёрнутую конфетку, доразвернул и с аппетитом стал её есть. Мной овладело такое радостное ликование, что друг не потерян, и мы всё так же без напряжения и побочных эмоций можем продолжать дружить!

Мы и дружили. Если же ко мне в гости приезжала Ольга, переехавшая в соседний городок, уже замужняя женщина, я по негласному уговору, звонила Мишке. И он через пару часов был тут как тут с букетом цветов, бутылкой хорошего вина и коробкой конфет, весёлый и неистощимый на шутки, забавные рассказы, всевозможные смешные курьёзы. Эти встречи всегда носили характер общения школьных друзей, а что там творилось у Мишки внутри, знал только он.

«Переболел» ли Мишка уже своей любовью к Ольге, или нет, это был его собственный мир, в который я не вторгалась и не «царапала» ни взглядами, ни намёками, ни вопросами.

Сидя в удобном мягком кресле, под воспоминания детских лет о нашей с Мишкой дружбе, катании с откоса на лыжах, его не шуточной любви к моей однокласснице и подруге, я незаметно погрузилась в сладкую дрёму. Из дрёмы меня вырвала неожиданно возникшая за стеной громкая песня соседей, вероятно вернувшихся с площади от городской ёлки, куда и я раньше ходила с родными, с подругами, в новогоднюю ночь перед застольем. За стеной громкоголосо пело несколько голосов: «Динь, динь, динь. Динь, динь, динь, звон бокалов шумит, с молодою женой мой любимый стоит…»

Стрелки часов сошлись на двенадцати, я выпила своё «вино» под праздничный гул, доносящийся от соседей через стенку, отщипнула ягодку от кисти красного винограда. За стеной женский голос с печалинкой в интонации опять громко запел: «Динь, динь, динь. Динь, динь, динь, звон бокалов шумит, с молодою женой мой любимый стоит…». Тут же несколько женских и мужских голосов перебили поющую, загорланив, что было мочи: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня…» Песнопение сменилось весёлым смехом. Началась новогодняя ночь. Я знала, что не усну, но выключила везде свет, раздёрнула шторы на окнах и снова уютно устроилась в кресле, словно ожидая запоздавшего долгожданного гостя…

Но постепенно дрёма окутывала меня своей зыбкостью и через неё слышалось: «Динь, динь, динь. Динь, динь, динь, с молодою женой мой любимый стоит…», толи в праздничном шуме продолжал петь печальный женский голос за стеной, то ли в моей памяти удерживался грустный напев…