Екатерина Вайсфельд - Тверской король

– Валька-то тебе не рассказала?

– Кого? – баба Дуня положила мясистые руки на забор.

– Да хай сюды ты, не стой тама, хай сюды, тутки у огурцов сядем, – они сели за маленький столик у крыльца, сбоку которого вился по веранде бешеный огурец с мохнатыми круглыми плодами, свисающими гирляндами.

– У Вальки-то сестра приехала с любовником, поселились тама у ней и уезжать не хотят.

– О… А на что оны сюды приехамши? Это Светка которая?

– Она. Жить, говорят, будем.

– Ту… Светка это её нама тута больна надо. Ну а что, она за мужика-то своего замуж пойдеть или так он у ней? Он-то Вальке никто, поди, это же наглость какая – у сестры без спроса тама объявиться. Варь, а чего оны тама в Билибово не прижилися? Тут у энтой и мать престарая, за ней уход, кормить всех. Это же та еще, мы на неё уже наглядемшися.

– А… Головы своей нету. Мать перекрестилася, когда она ушла из дома. А там, можа, им жить негде стало, я не знаю, Валька молчком. Оны тама дом вроде снимали, да… А это у ней который уже мужик? Того, кто к ней ездил, вроде не Егором звали.

– Ну.

– А этот Егор. Новый какой-то малец. Да, я его не видала. Оны в хате сидять не вылазят. Я у Вальки спросила, говорю: ну что, не чай, навсегда приехамши, сестра-то не в помощь, ленива деука? Она тока злится. Говорю, выгоняй к чертям собачим, усраться за всеми ходить.

– Ах, божешь мой, – цокала языком Степушина.

– Дура деука, эта Светка, – махнула рукой Варя. – У Вальки сердце доброе, нябось дома оставит, пущай живут.

– Ну и ну… Не к добру это, – Дуня вытянула из-под стола отёкшие ноги, обутые в коричневые, обрезанные из сапог калоши.

– А у москвичей, видала, какая барыня приехала? – маленькие глазки Варвары Михайловны сощурились ещё пуще, она лукаво улыбнулась, заглядывая соседке в лицо.

– Где? Ничаво не видала. Ты про кого?

– Ту, сядишь тута на лавке-то, задом трёшь, всех, поди, видывала. Неужто ты не приглядела? У Николаевича. Его старшой малец невесту привёз. Красивущая деука.

– Ту, не болтай ты! Уже жениться собрался? А когда это он успел-то?

– Я не знаю про женитьбу. А тока он тута с ней вчера вечером расхаживал по дороге. Я его позвала. Говорю: «Олежик, у нас тута все деуки напересчет, а энту откуда взял? Мы таких не помним». Говорит, с Москвы привёз, да.

– Да, он-то ещё вроде малец не сильно взрослый, Варь.

– Да не, у них у всё рано. Я не знаю, сколько ему годков, но школу он, поди, закончил, да. Надька еще в том году говаривала, что Олег её всё позаканчивал, будет в институт поступать. А красавец…

– Ну дай бог, дай бог… Пущай поступить, женится, внуков принясёть, и мы порадуемся, – тяжело дыша от жары, говорила Степушина Дуня. За забором, со стороны дороги, показался муж Варвары Михайловны.

– Так, бабье, трепимся? – заулыбался он, завидев жену.

– Васька твой идит.

– Ага, пойду я.

– Ну давай, давай. Ежели чаво, мне стучи, – с намёком на новости ответила Степушина.

– Как здоровьице, Дуняша? – спросил Василий Иванович, цедя в зубах папиросу.

– Ту, не спрашивай! Жарень-то, хоть бы смиловался Господь, дождика наслал, – грузно поднималась из-за стола Дуня. – С утра воздуху мало.

– Будет тябе дождь. Будет. Куда же он денется.

– Ну дай бог. Поволокуся, – и она удалилась за калитку, где её встречал поджидавший хозяйку Тузик – новый, приблудившийся с весны пёс. Маленький, с курчавой, местами свалявшейся шерстью, с перекошенной набок головой.

– Тузик, – просипела хозяйка. – Пошли домой, пошли.

Олег уговорил родителей пригласить в деревню свою девушку. Надежда Петровна невесту сына не хотела воспринимать всерьёз, она надеялась, что это лишь временное увлечение, поэтому с самого начала была против. Но Евгений Николаевич по просьбе Олега нашёл нужные слова, чтобы уговорить жену. К деревенской жизни Олеся была совсем не подготовлена. Она до крови расчесывала комариные укусы. На третий же день схватила простуду, а от парного молока отказывалась по брезгливости. По всему этому в деревне пробыла недолго. Уехала домой и Олегу больше не позвонила. С этого года старший сын деревню не возлюбил и всячески избегал поездок в Излучину, предпочитая проводить лето в городе.

Полинка хитрой росла. Не то девичья дерзость проснулась, не то любопытство, не то дурной характер – избалованной она была под крылом любящего отца. В свои десять лет стало ей интереснее с мальчишками дружить. И мальчишки начали к ней ходить гулять звать. Она в ответ сощурит хитринкой глаза: «скучно с вами» скажет, но потом согласится, словно одолжение делает. Ходили они на сеновале валяться, мальков ловить у мостков или просто купаться.

– А пойдёмте на лошадях кататься? – вдруг предложила девочка.

– А если засекут? – попробовал сопротивляться Паша.

– А мы днём, когда коров уже выгонят и на ферме никого не будет.

– Дед там будет, он долго с фермы не уходит, – ответил Серёжа, немного покраснев щеками.

– Ну, не вечно же он там будет?

– А как ты запрягать собралась?

– А что, сложно?

– А то нет! – возразил Паша.

– А мы без запрягания.

– Чокнулась ты.

– Пашка, ты трус!

Фыркнув, Паша поднялся с травы и прошёл вперёд, возглавляя троицу. На ферме было тихо и сонно. Ребята осторожно открыли дверцу в телятник, где в отдельных загонах держали лошадей. Молодые бычки, еще безрогие, лежали на полу, обильно устеленном опилками, и дремали, тыкаясь носом в настил. Полина подбежала к самому беленькому, с курчавым лобиком и круглыми пупырышками рогов. Присела рядышком, погладила по лбу, обняла за шею. Встревоженный теленок шумно поднялся на ноги, потянулся испачканным в опилках носом к протянутой руке. Полина играючи отдёрнула её, на что теленок попытался лизнуть руку, высунув длинный вёрткий язык. Потом она поднесла кончики пальцев, и глупый бычок их засосал.

В лошадином стойле было пусто. Ждану цыган взял в поле, Орлик был на выпасе. Недалеко от фермы, на культурных полях, чернел широкий круп невысокого в холке коня. Дети побежали к лошади.

– Орлик, Орлик, – пугливо позвала Полина, тихонько подходя к коню. Жеребец продолжал щипать траву, хлестая себя тугим хвостом по округлым, разъевшимся бокам. Когда девочка боязливым движением руки дотронулась до его шеи, конь поднял голову, взглянул на детей своими блестящими карими глазами. Потом тряхнул гривой, отгоняя надоедливых слепней и мух, и снова уткнулся мягкими губами в сочную траву.

– Хороший Орлик, хороший, – приговаривала Полина, несмело трогая коня за гриву.

– На Орлике не стоит ехать. Он диковатый, – сказал Серёжа.

– А я видела, как цыганиха на нём скакала. Нормальный конь, животных не нужно бояться, они сами нас боятся. Мне так папа говорит.

– Тогда придумай, как мы будем его запрягать?