Екатерина Вайсфельд - Тверской король

К Валентине неожиданно нагрянула сестра. Никогда у них не было хороших, тёплых, сестринских отношений. Света была младшей в семье, и, как бы мать с отцом ни старались, воспиталась она дурно. Была ленива, по хозяйству помогала из-под палки, когда расцвела молодостью, то пропадала на гулянках в соседней деревне. Поначалу Света уходила гулять на всю ночь, потом стала исчезать на несколько дней. Родители обходили всё Билибово в поисках непутёвой дочери. После им докладывали, что видели Свету пьяной в компании ребят. И пошло о ней мнение, что Светка – девица ветреная. Ветрена с кавалерами и легкомысленна к жизни. Липли к ней только непутёвые ребята. К двадцати пяти годам немного остепенилась. Припала к одному парню. И, не попрощавшись с матерью и отцом, ушла к нему жить. С тех пор минуло четыре года. И вот на днях вернулась. Отец уже помер, мать одряхлела и плохо вставала с кровати, за ней ухаживала старшая дочь Валя.

– Светка? – как-то вечером подловила её сестра.

– Ну чаго тябе? – нетерпеливо и раздражённо остановилась она рядом с Валей.

– Как жить-то будем?

– Как раньше жили, так и будем.

– Так уже нельзя. У меня, как видишь, проблем хватает, мать в уходе. А ты на дармовщине собираешься. За три дня даже молока ей не поднесла.

– Слушай, ежели ты мне тут высказывать собралась, я пошла. А ежели по делу, то без учений.

– Я с тобой по делу, как видишь. По-хорошему толкую. Куда твой прошлый мужик делся? – продолжила Валя свой разговор.

– Куды делся, тама уже нет, – с дерзкой ухмылкой ответила Света. – Не знаю его теперь и знать не хочу. Егорка у меня. С ним буду.

– А замуж собираешься?

– А что тябе?

– Нам свадьба сейчас не ко двору.

– А мы по-тихому. Дело-то кому?

– Вам дом свой нужен. Тут жить не разрешу.

– Я тябя чё, спрашиваю? – недовольно отозвалась Света.

– Гадина ты.

– У… Всю жизнь твоё мнение волновало.

– Буду с твоим Егором толковать.

Света в ответ дерзко улыбнулась, мотнула растрёпанными волосами и ушла в дом.

На ферме с цепи сорвался бык. Валет сначала ходил вокруг загона, глухим рёвом подзывая своих коров. Потом вышел на край деревни. Тут его увидели мальчишки. Бросив сломанный велосипед, с которым они ковырялись последний час, побежали к дому цыгана. Долго мялись, перетаптываясь у ворот, пихая друг друга в бока. Им было очень стеснительно и страшно постучать в дом пастуха.

– Серёг, иди ты доложи, – Пашка толкнул друга вперед.

– Сам иди, – сопротивлялся Серёжа.

– Дело-то серьезное. Вдруг забодает кого.

– Мальцы, чаво надо? – выглянуло из маленького окошка худое, черноглазое, нахмуренное до глубоких морщин на лбу лицо жены цыгана.

– Там Валет по деревне ходит, с цепи сорвался, – хором крикнули ребята и со всех ног побежали прочь.

Серьёзным, решительным шагом цыганка вышла за калитку, захватив по дороге хлыст. Она так плотно сжимала тонкие губы, что их линию продолжала прорезь двух морщин.

Не первый раз уже Валет срывался с цепи, когда его не гнали в поле. Почувствовав свободу, он широко раздувал ноздри, краснел в белках глаз и, опьяненный воздухом полей, зверел на воле. Усмирить его было тяжело. Кнута он не боялся. Разгоряченный, со стеклянными очумелыми глазами, он давал отпор всякому, кто пытался заточить его обратно в цепь. Завидев Валета, цыганка ударила хлыстом по воздуху. Ей уже и раньше приходилось гнать этого мощного, высоченного в холке, с широким курчавым лбом быка. Потревоженный хлыстом Валет вытянул шею, громко потянул воздух вглубь могучей груди, и на выходе послышался низкий, протяжный рёв.

– Домой! Пошёл домой! Хоп-хоп-хоп!

Валет отозвался еще одним звериным, глухим рёвом. Маленькая на фоне зверя цыганка, издалека похожая на подросточка, бесстрашно приближалась к быку. Она обошла его и со всей мощи хлестанула Валета по заду. Бык тронулся с места. Он рысцой пробежал пару метров, изогнув дугой хвост. Цыганка следовала за ним, продолжая покрикивать и хлестать по воздуху, иногда нанося удары по быку. Валет то замедлял шаг, то вновь грузно подпрыгивал, пускаясь рысью по направлению к ферме. Цыганка гнала его к загону. Зверь, одурев от бега и боли, снёс часть ограды и ударился задним копытом о поваленную им же балку. Этот удар остановил его, и Валет, не найдя в себе силы перешагнуть поломанное ограждение, почувствовал себя в западне. Он резко развернулся и пошёл лбом на обидчицу. Цыганка вскочила на ограду, чтобы увернуться от разъярённого животного, но вдруг поскользнулась и упала. Её сапоги ушли по щиколотку в навоз и в перемолотую коровьими копытами грязь. Валет попёр на женщину, низко опустив лоб. Не поднимая головы, он стал катать её по земле.

Тем временем цыган гнал стадо на ферму, он уже перешёл речку вброд, когда его пёс, всегда далеко опережавший стадо, залился остервенелым лаем явно давая понять, что случилась беда. Не разбирая дороги, пастух поскакал к ферме и, одним прыжком спешившись с лошади, не переводя дух, перескочил ограду загона. С размаху, со всей дури он ударил быка широкой плетью по высокому хребту. Зверь попятился. Цыган стал стегать его без продуха. Удар за ударом ложился на шкуру животного. Валет сначала пятился назад, потом остановился и в ту же минуту рухнул на подкошенных ногах. Его рассечённая в некоторых местах шкура сочилась кровью, а сам Валет, загнанный и смиренный, лежал на земле, жадно и часто хватая ноздрями воздух.

Быка вернули на прежнее место. Звонили в райцентр, там обещались увезти на бойню, но так никто и не приехал. Неделю Валета держали на цепи, а потом снова стали выгонять в поле. Цыганка оклемалась довольно скоро. Два переломанных ребра восстановились, но с тех пор она прихрамывала на левую ногу и была вынуждена отказаться от поездок верхом.

Даша уехала домой. И Полина не знала, как ей вернуть прошлую дружбу с Олей. Бывшая подружка обходила Полину стороной. Одна на улице не показывалась, выходила за ворота только в компании бабушки или брата. Стас же фыркал на девочку, не скрывая своей неприязни. Вернуть былую дружбу помог Юрий Степанович. Видя страдания дочери, он помог издалека. Смастерил деревянные качели, которые повесил на капроновых верёвках к двум столбам, прямо напротив забора Варвары Семёновны. Полина каталась с упоением, каждый раз светясь от счастья. В эти моменты Оля с завистью смотрела в окно, и её желание покататься на качелях было куда сильнее, чем обида на подружку. И обида эта постепенно таяла, сгорая под натиском нового интереса. И Оля сдалась. Один раз она робко вышла из дома, осмотревшись по сторонам, и, пока никого не было, села на качели. Полина, увидев её из окна избы, поняла, что пришёл момент для примирения. Она выбежала на улицу, и Оля, завидев подружку, смущенно посмотрела на неё, потом, опустив глаза, спросила разрешения покататься.