Валерий Серяков - Я тебя никому не отдам. Рассказы о Родине, вере, надежде и любви

Мы сидим рядом с мальчиком, но он в другом, параллельном мире, куда взрослые навсегда теряют входные билеты. Там очень важно иметь высокопроходимый радиоуправляемый джип, ловить с папой рыбу. Главное там -вообще быть, а кем – не важно. Просто человечком.

Знаешь, дружок… Я тоже был мальчиком и старался успеть загадать что-нибудь, пока падает звезда. Наверное, это были какие-нибудь простенькие желания, не помню. Вряд ли что сбылось. Да нет, одно, кажется, осуществилось, я вспомнил. Но звезды тут, наверное, не при чем.

Старик Эйнштейн, тот самый, что никак не мог связать время и пространство, заметил, что Вселенная расширяется. Но мне кажется, он сказал это в первой половине своей жизни. А может быть, он просто был объективен, как положено ученому. Потому что такой умный старик, будь он субъективен вроде тебя или меня, не мог не заметить, что с какого-то момента жизни человека его Вселенная снова сжимается.

Когда я родился, мир, наверное, был крохотным, с детскую колыбельку. Потом я научился ходить, и тысячи дорог открылись на все четыре стороны. Я рос, и мир рос вместе со мной. Я мог стать путешественником и повидать дальние страны. Мог окончить энергетический институт и тянуть провода через тундру в стойбище оленеводов. Сажать деревья на Кулунде или раскапывать могилы древних усуней в Южном Казахстане.

Но ничего этого я не выбрал. Я даже не придавал значения стуку захлопывающихся входных дверей, калиток и ворот, ведущих направо и налево, на север и на юг. Хлоп! Не махать мне провожающим рукой из иллюминатора взмывающей в звездное небо ракеты, не кричать «Поехали!» Бах! Из меня не получилось великого боксера. Буме! Никогда не написать мне строки «Не ходить, не мять в лугах багряных…»

Помнишь, я показывал тебе своих козлят. Милые, правда? Может, это мекают не открытые мною планеты Альтаира, а может, неотлитые пули для того майора, каким бы я стал, если бы послушал ротного замполита.

Мы живем одну жизнь. И каждый миг ее неповторим, каждое мгновение драгоценно, как падающая звезда. Потому что для каждого наступит день, когда время и пространство все-таки сойдутся воедино, схлопнутся в точку, не имеющую протяженности и размеров. Прожитое оставляет на сердце только горечь утрат, светлую тоску и щемящую любовь к детям и старикам.

– Дядя Валера, почему ты не любишь мафыны?.. То есть машины?

– Да кто их знает, не люблю и все…

В темноте глаза у Женьки блестят – огромные, красивые.

Золотой мой мальчик. Быть тебе генералом!

Накануне

Два дня подряд накануне непрестанно моросил мелкий дождик, а на третий с утречка стало светлеть, сплошной туман, скрадывавший очертания домов, деревьев в садах, рассеялся, сквозь прорехи прорванных туч хлынули первые солнечные лучи, а к обеду от ненастья и следа не осталось. Теплым летним вечерком сидели мы с бабушкой на завалинке дядиного дома, смотрели на закат, взмахнувший, как гигантская птица, красным крылом над дальними лесопосадками, болтали о том, о сем. И сказала мне бабушка:

– Валера, а пойдем-ка мы с тобой завтра за грибами?

Я от радости даже вскочил с постеленной на влажную доску фуфайки:

– Пойдем, бабушка! Конечно, пойдем!!!

Разбудили меня ни свет, ни заря громкие знакомые звуки собираемых на пастьбу стад: резкое щелканье пастушьего кнута, сонное мычание коров, недовольное блеяние овец, заливистый собачий лай по всему селу. Баба Клава уже подоила Красавку, и на столе для внучка была поставлена огромная глиняная кружка с парным молоком, накрытая ломтем душистого, выпеченного в печке хлеба. Протерев глаза под рукомойником, быстро позавтракал и выскочил на улицу. Бабушка дожидалась меня у крылечка.

И потопали мы с ней с корзиночками в руках, в сизой дымке, сначала – через всю деревню по улице, потом – по тропке за околицей через луг, на полевую дорогу. Отяжелевший туман, приникая к земле, уползал в низинки, и панорама вокруг, будто на проявляемом снимке, становилась все отчетливей. Поливаемое солнечными лучами, как цветок, распускалось прекрасное июньское утро. На траве быстро уменьшались и исчезали последние капли росы. Денек обещал быть жарким!

Возле нашей деревни Богданихи леса не было. Мы с бабушкой ходили за грибами в Долговершинский лесочек. От нас до села Долгая Вершина – рукой подать, с крыши дома его видно. Однако прямого пути нет. Через Загибалиху по насыпной дороге – большой крюк надо давать. Можно пойти по оврагу, но он извилистый, с большим количеством ответвлений с ручьями и болотцами на дне, которые не везде можно преодолеть, и надо обходить. Поэтому мы решили, что умнее будет свернуть на тропку налево, перпендикулярную нужному направлению, пересечь овраг, дошагать до сосновой посадочки, и потом по дороге вдоль нее уже идти до лесочка.

Еще не доходя до оврага, стали натыкаться на полянки луговой клупниги (в Богданихе так называют – «клупнига», «землянига»). Порвали немного. Ягоды были настолько спелыми, сладкими, что трудно было оторваться от процесса собирания и поедания. Кое-где в густой траве попадались и кустики кислой, но душистой лесной земляниги. Баба Клава спросила:

– Валер, а может, не пойдем по грибы, ягодку нарвем? Компот сварим.

– Нет, бабушка, что ты! Я ягоду есть люблю, а не собирать. В лес, так в лес.

Ложбинку внизу оврага, наполненную водой, перешли по стволу рухнувшей ветлы, поднялись на другую сторону. Очень скоро добрались до хвойной лесополосы. Продравшись сквозь заросли цветущего иван-чая, я нырнул в пролет между сосенками и тут же закричал:

– Бабушка, бабушка! Масленок нашел!

Светло-коричневый скользкий грибок был крупным, плотным, совершенно не червивым

Из всех грибов маслята – мои любимые. Светло-коричневый скользкий грибок был крупным, плотным, совершенно не червивым. К сожалению, он оказался единственным, а дальше – не попалось ни одного. Так что в скором времени мы разочаровались в ожиданиях и, пройдя половину посадок, вышли на вольный свет. Недалеко до конца посадок справа от дороги снова бросились в глаза россыпи ягод. Какие-то длинные узкие холмики были просто усыпаны ими. Я не сдержал восторга:

– Бабушка, давай еще клупниги порвем! Смотри, сколько ее!

– Валера, тут ягоды рвать нельзя. Это захоронения.

– А кто здесь похоронен?

– Я не помню точно. Стары люди сказывали. В незапамятные времена, еще до революции, в голодный год шли через эти места какие-то переселенцы с югов. На волах, в возах ехали, семьями, искали, где осесть. Но их никакие села не принимали, гнали. И вот тут где-то у пришельцев с местными была война за землю. Бились жестоко, косами, вилами, и много народа погибло с обеих сторон. Похоронили чужаки своих в общих могилах и двинулись дальше в поисках лучшей доли.