Валерий Серяков - Я тебя никому не отдам. Рассказы о Родине, вере, надежде и любви

– Бабушка, а в Богданихе нашей они осели?

– Нет, Валера. Наши украинцы, Пристяжнюки, к нам уже после войны попали. Это люди хорошие.

У нас в деревне жило несколько семей украинцев. Все они были достойными людьми. Мария Кузьминична меня учила еще немножко в первом классе, а ее сын Витек был моим лучшим другом в детстве. Конфликтов на национальной почве в Богданихе даже представить невозможно. Ни русские, ни украинцы и не подозревали, наверно, что они какие-то разные народы, и браки между русскими и украинцами никто бы не догадался назвать «смешанными». Смешивается что-то неоднородное, а тут – только свои, односельчане. И песни украинские знали все, и на свадьбах пели за столами; я их с детства очень люблю.

Не знаю, может, и не так было дело, как бабушка рассказывала. Спросить уже некого. Но холмы эти, поросшие травой, – точно братские могилы. И луговой ягоды на них всегда полно, потому что никто ее не рвет. Крупная она и красная, как капли крови, пролившиеся когда-то на эти травы.

Нельзя так нельзя. Перекрестившись, пошли дальше. Бабушка сказала:

– Вот по этой дорожке папка твой, Славка, ходил в школу в Митрофаново, с четвертого по восьмой класс. Каждый день за 11 километров, в любую погоду…

Про дедушку Санька

У бабушки было трое детей: Геннадий, Галина и Вячеслав. Муж ее, Василий, погиб на фронте под Волоколамском еще до рождения младшего ребенка. Так что папка мой рос безотцовщиной, и его голодное детство прошло в крохотной мазанке, крытой соломой. С ними жил отец бабы Клавди – дедушка Санек. Бабушка в рассказах про своего папу тоже называла его дед Санек. В деревянный дом семья перешла уже после его смерти. На стене в горнице бабушкиного «нового» дома, как тогда было принято, висело множество фотографий многочисленных членов семьи, родственников, и с одной из них на потомков с любопытством взирал мой прадед: лихой кавалерист с пышными, закрученными по углам вверх усами, в шинели с унтер-офицерскими погонами, папахе с косой лентой. Бабушка много рассказывала мне о своей жизни, моих предках, нашей семье. Особенно я любил слушать истории про моего папку и его дедушку Санька.

Времени вот только свободного для разговоров у бабы Клавди было мало: она никогда не сидела без дел, ее руки вечно были заняты работой. Не знаю, сколько спала бабушка по ночам, но когда я просыпался – печь была уже растоплена, корова подоена, блины напечены. Днем она то трудилась на огороде, то убиралась в хлеву, то делала что-нибудь по дому. Конечно, мы, внучата, тоже не росли бездельниками: и полы подметали в избе куриным крылом, и огород поливали, но, как сейчас понимаю, помощь наша была скорее символической, чем реальной. Когда ложился спать, бабуля еще занималась какими-то делами. Поэтому так я любил с бабушкой ходить по грибы. Нагуляемся, наговоримся. Она рассказывает что-нибудь, а я слушаю – и на ус мотаю.

Вот и лесочек Долговершинский. В детстве он казался мне огромным настоящим лесом, я старался держаться рядом с бабушкой, чтобы не заблудиться. На самом деле это небольшой такой массивчик лиственных деревьев. В нем почти не было ценных грибов, поэтому мы так радовались, когда натыкались на черный груздь в ложбинке или находили настоящий боровик. В основном собирали «краснушки», «синюшки», «зеленушки». Обыкновенные сыроежки. Зато их в этот раз было видимо-невидимо. Их мы собирали в корзинки. Ножичков бабушка на тихую охоту не брала, мы грибы не срезали: сыроежки просто рвали, а у губчатых грибов типа подберезовиков скручивали ножки, как бабушка показывала, чтоб не повредить грибницу. Сначала шли порознь, держа в виду друг друга, то и дело перекликаясь:

– Валера, ты где? Иди ко мне, тут грибов много!

– Бабуль, лучше ты ко мне! Тут их целая полянка.

Хотя сыроежки, слеживаясь, мнутся, уменьшаются в объеме, скоро наши корзиночки оказались полны. Утолив первичный собирательский инстинкт, шли уже вместе, рвали грибочки не торопясь, разговаривали. Бабушка рассказывала:

– Папа мой, дедушка Санек, был очень уважаемый в селе человек. Он до революции, еще при Царе, служил в кавалерии 25 лет, в Германскую воевал. Верхом на коне он мог выделывать такие номера, что все мужики диву давались: платок бросал и поднимал на скаку, под брюхом у коня скачущего перелезал на другую сторону. Русский по всем коленам, он знал несколько языков, Славку учил говорить, считать по-мордовски, по-татарски. Папа был сильнейшим ветеринаром, за ним из соседних сел приезжали, если у кого овца заболеет или корова растелиться не может. Хотя образования специального у него не было, за время службы научился лошадей лечить, потом и других животных. Он мог нагреть нож на огне, чтоб обеззаразить, и сделать операцию любой скотине. Если при отеле теленок неправильно шел, он разворачивал, как надо. Очень папа хотел, чтоб внуки на ветеринаров учились, но ни Генка, ни Славка к этому интереса не имели. Зато Галя все перенимала, на вызовы с ним бегала, помогала. Она и стала ветфельдшером, техникум окончила.

Дедушка Санек умел все. Плотничать, пахать, сеять, косить. У него коса была номер десять с половиной, еще и с граблями деревянными на косовище. За один взмах и косит, и в рядок траву кладет. Стога он складывал один длинными вилами – высокие, по нескольку метров, прямые и ровные, как свечки. Для печки копали мы торф на болоте, сушили брикеты. Негде было нам угля достать, дров нарубить. За родником у нас от срубленных в войну дубов оставались огромные, в три обхвата, пни. Дед Санек их в одиночку выкорчевывал. Как-то обкапывал, подрубал корни, рычаги из бревнышек под них подставлял, ломал. Корни лопались с громким звуком. Пни дед Санек раскалывал так. Забивал в древесину зубила железные, в щели – клинья из дерева. Деревянные клинья водой поливал, когда щель расширится – еще вбивал. Наступал момент, когда пень лопался со взрывом. Наготовит папа поленьев – потом приезжает на телеге за ними. Дуб горит как антрацит – долго, много тепла дает.

Для семьи папа сам все делал: валял валенки, выделывал шкуры, шил шапки, плел лапти. И Славку всему учил. А рядом с нами жил сосед, по прозвищу Чапай. Двухметрового роста мужик, силы немеряной. Раз телка в колодец провалилась, Чапай ее за рога хотел вытащить – и голову свернул! Но бестолковый немного. Его дочки к нам прибегали – лопату надеть на черенок, мотыжку поточить. Отец не отказывал. Дед Санек очень был изобретательный, все время придумывал разные штуки, механизмы. Когда он, бывало, надумает что-то смастерить, Славка пристает:

– Дед, а как ты вот это будешь делать?

Тот отвечает:

– Сами не придумаем – с Чапаем посоветуемся…

А я голову ломал, что означает папки моего такая поговорка странная: «У Чапая спросим»? Теперь понятно!