Валерий Коновалов - Куст белого пиона у калитки

Герман выдержал небольшую паузу и, усмехнувшись, спросил:

– А теперь догадайтесь – к кому?

– Да-да, – кивнул он, как бы соглашаясь, в то время как я ни слова не произнёс, – именно! К моему партнёру по бизнесу, ближайшему другу…

Поворот был неожиданным, и, хотя на лице Германа не было заметно какого-либо серьезного чувства, кроме обычного возбуждения рассказчика, подогретого вином, я мог вполне представить себе состояние человека, оказавшегося в его положении: жена ушла к другу, которому доверял, – двойное предательство.

Воцарившееся молчание Герман заполнил манипуляциями с бутылкой. На этот раз выпили вместе, и я – уже с большим настроением.

– Сейчас мне несложно описать то, что я пережил, потому как дело давнее, скажу только, что удар был внушительный и скрывать последствия случившегося от сотрудников стоило мне серьёзных и мучительных усилий. С другой же стороны – дело, требовавшее постоянного внимания, не давало возможности раскиснуть окончательно.

Не буду отвергать, что с женой у нас ранее были размолвки, ссоры, и подчас серьезные, что не редкость в молодых семьях, она уезжала, забирая с собой ребенка, к родителям, возвращалась. Но я никак не мог предположить, что это может привести к таким последствиям. Наверное, я был слеп, думал больше о себе, не дорожил нашими отношениями, даже в мыслях не допускал такого исхода. Потом, анализируя, я стал вспоминать, что, жалея ее, предлагал оставить работу в фирме, заняться ребенком, но она решительно отказывалась быть «заточенной в четырех стенах»… Кстати, наши ссоры привели к тому, что у меня и с тестем испортились отношения. Он прямо не высказывался, но от дочери его мне приходилось выслушивать упрёки по поводу выданного кредита. Я говорил, что дела у нас пошли благополучно, Но не сразу, и поначалу тестю пришлось понервничать: тот ли я человек, за кого он дочь отдал? Я понимаю его: ладно, если муж жены у него на шее сидит, и совсем иное дело, если зять с ничем не обоснованной тягой кредиты берёт со всех сторон. Он и денег-то мне дал из боязни, что я в долги залезу. Знаете, как бывает у некоторых: берут очередной кредит, чтобы расплатиться за предыдущий.

Герман наполнил свою стопку и продолжил:

– Надо сказать… если честно.. Свой долг я ему так и не отдал, как-то не пришлось…

Что-то вроде смущения появилось на его лице: очевидно, он вспомнил, что задолжал садовому товариществу, справедливо полагая, что долг другу или кредитной организации – это одно, а долг родителям – совсем иное.

– Эти деньги все равно на жену и ребенка ушли. Сам я могу жить достаточно скромно, в отношении одежды непривередлив. Машину, конечно, пришлось купить – и такую, чтобы не было стыдно перед клиентами, да и то больше по настоянию жены. Она в основном и пользовалась этой машиной, пока я ей не купил уже свою.

– Кстати, – сказал Герман, заметив мой сочувственный взгляд, – только не подумайте, всегда желанный гость, что это и есть та история, ради которой я позволил себе завладеть вашим драгоценным вниманием.

Верно, вино подействовало на него, потому что в его речи появились обороты, свойственные людям с «прошлым». Чтобы потешить самолюбие и вызвать к себе интерес, они нередко обнаруживают склонность к «литературщине». Сосед мой также не удержался от соблазна.

– Не раскрываю всю подноготную и пропускаю психологию, связанную с пошлейшим событием в жизни мужчины – наставлением рогов, не взываю и к сочувствию, рассказывая о «страданиях», которые, разумеется, имели место. Все это уже предмет глубокой древности. И, кстати, чтобы не мучить вас напрасно загадками, скажу, что супруга моя, с коей я в разводе, навещает меня регулярно и, можно сказать, поддерживает материально. Только отмечу как факт: страдал и не спал ночами. Вино не помогало, и приходилось прибегать к снотворному. Рассудите сами: иначе нельзя было исполнять обязанности руководителя организации, насчитывающей к тому времени уже более двухсот офисных служащих, не считая тех, кто не числился в штатном расписании.

На работе я теперь засиживался допоздна. Мне и раньше покойнее работалось, когда все уходили, а уж теперь и тем более возвращаться домой было противно. Работал, пока это не становилось уже неприличным: ведь все – от офисных работников до охраны – понимали причину такого самоотверженного труда. Партнёр мой по тем же основаниям сидел в одном из структурных подразделений и в головном офисе появлялся лишь в случае крайней необходимости. Мы общались нарочито «по-деловому». Я даже сам иногда звонил ему по какой-нибудь надуманной причине, будто ничего не произошло. Это не выглядело секретом, но полностью управлять собой я, конечно, не мог: вёл себя так, как многие мужики в моем положении. Товарищ принимал участие в этой неудобной для каждого из нас игре. А что нам было делать? Делить бизнес и расходиться? Раздел бизнеса – операция непростая, требующая трезвого подхода, причина же раздела – психологически крайне неудобная.

В таком кошмаре прошёл месяц. Не знаю, как я выдержал. Спасало меня пресловутое мужское самолюбие, не позволявшее раскисать, и работа, требовавшая постоянной отдачи. Так вот, еду я как-то вечером с работы (часов девять было уже) – и на троллейбусной остановке, в девушке, стоявшей со множеством пакетов из сетевого магазина, практикующего доступные цены, узнаю нашу сотрудницу – Варю Орлову. Кажется, из отдела бухгалтерии. Те, кто работает с клиентами, чаще попадаются на глаза начальству, а отдел бухгалтерии – это такое, знаете, особенное место, куда вход праздным людям заказан. Там, не на глазах у любопытствующих, в тиши, совершаются операции, истинный смысл которых известен лишь директору и главбуху. Сидеть, правда, в случае чего полагается лишь директору.

Герман пошутил скорее по традиции, мимоходом.

– На остановке – никого более: видимо, троллейбус недавно ушёл. Я непроизвольно притормозил: среагировал на знакомую женщину, оказавшуюся в затруднительном положении. Она не обратила внимание на остановившую машину. Может, просто не подумала, что это к ней имеет отношение, а может, намеренно: мало ли кто предлагает свои услуги девушкам таким образом. Внедорожник у меня был для того времени культовый. Я поморгал ей фарами, стекло опустил пассажирское. Она взглянула рассеянно и равнодушно отвернулась. Но почти сразу опять в мою сторону посмотрела:

– Герман Львович, извините, не узнала! Добрый вечер.

– Добрый вечер. Далеко вам, Варвара? – спрашиваю. – Садитесь – подвезу.

Было видно, что она колебалась:

– Что вы, спасибо, скоро троллейбус подойдёт. Спасибо.

Отвечала неискренне, что в голову придёт, из ложной скромности. Меня это рассердило, и я сказал нетерпеливым, чуть ли не начальническим тоном: