Зосима Тилль - Дом пересталых

Раздвоение личности, как известно, начинается с задницы, поэтому сучка внутри меня уже давно не пролагает путь к моему сердцу через наш с ней совместный желудок. Она чётко знает своё место – в печёнках. Она из той категории женщин, которые за пять минут до свидания уже знают, будет ли у них сегодня секс, поэтому весь накопленный жизненный опыт убедил её в бесперспективности кулинарного совращения. Ей хочется быть взрослой адекватной женщиной, но мяу. Если она что-то готовит, то в чисто утилитарных целях – чтобы питаться. Ну, или в гедонистических – получать удовольствие. Как мужчина, чьё отношение к ней обусловлено чувством сытости и её кулинарными способностями, я ей не интересен. Как сильный, независимый и самодостаточный самец, как бывший сперматозоид и будущий труп, как холостяк – существо безрогое, а от того беззащитное – я готовлю себе сам.

Как-то после очередных праздничных гастрономических излишеств захотелось мне чего-то простого и непритязательного, а она вдруг вспомнила, что давно не варила борщ. Я, честно признаюсь, повёлся, хотя суммарное количество разнообразных борщевских, сваренных мной самостоятельно, можно измерять уже, как нефть, в баррелях. Даже «Борщ „Дачный“ на бульонном кубике с вареной колбасой», помнится, был. Некоторые только благодаря ему меня и помнят, ибо неизгладимо!

Приготовление борща руками своей внутренней сучки сродни японской чайной церемонии, отечественный аналог активной медитации. «Эй, герла, я же говорю медитация, а не мастурбация, ну ты, в натуре, даешь, там-тара-рам…» Шинкуя свёклу, она традиционно вспоминает своё «археологическое» прошлое. Нет, она никогда не была археологиней по основному профилю. Просто её прошлое – археология по сути: наука об умерших в ней древних и не очень цивилизациях. «Помнится, как-то раз одна учёная московская дама, вернувшаяся с раскопа, нетерпеливо заглядывая мне через плечо в кастрюлю, возмущённо воскликнула: „Разве вы не знаете, что капусту в борщ полагается резать шашками?!“ – на её отстранённом лице заиграла ироничная улыбка. – В той прошлой жизни, в которой я была донской казачкой, шашками рубили „в капусту“, но не капусту же!» Я не сразу соображаю, что она имеет в виду: «Почему именно шашками?!» «Ну как же! Так в кулинарной книге написано!»

По-видимому, выражение моего лица тогда было несколько… не вполне осмысленным, поэтому она продолжила вразумлять: «Шашками – это значит квадратиками, неужели не знаешь?» Ну, конечно! Всё встало на свои места. Шашки, шашечки, такси… «Такси, такси, вези, вези, вдоль ночных дорог, мимо чьих-то снов» … Я всё понял, рассмеялся и всыпал в готовый уже борщ молотый перец. «Не понимаю, что тут смешного!.. Стой! Что ты творишь! Перец надо класть за десять минут до готовности! Из расчёта одна горошина перца на порцию!» «А как ты определяешь, через сколько минут наступит готовность?» «Ну, ты прямо, как маленький! В кулинарной книге же чёрным по белому написано, сколько должна длиться варка с момента закипания!» «У тебя вообще есть душа?» «Конечно!» «Ответ не верный. Ты и есть душа!» Ну не чудовище ли?

Внутри вас тоже живёт чудовище. Вы можете находиться с ним где и когда угодно, двадцать четыре часа в день и семь дней в неделю практически в параллельных измерениях, которые имеют мало шансов пересечься. Но вдруг однажды вы посмотрите в зеркало и увидите: что-то заискрило! Это раскалённые провода ваших нервов всё-таки расплавили изолирующий слой ваших же предрассудков, стереотипов, правил и приличий, и произошло короткое замыкание. Слышите, заиграло:

Так что может, не такое уж и короткое. Замыкания не происходят просто так. Искрит всегда там, где что-то противоречит естественному ходу вещей. Искрят изношенные сети и кабели, которые не справляются с нагрузкой, искрят отношения, как личные, так и публичные, изжившие себя по самым разным причинам, от схожего с революционной ситуацией сексуального изнеможения с его нежеланием низов и неспособностью верхов, до тупого эгоцентризма. Искрит психика любого индивида, если её представление о себе, о мире, либо о себе в этом мире расходится с действительностью. Искрит душа, которой стала слишком тесна оболочка налагаемых на неё ограничений, и в этом горении – в этой химической реакции – непременно что-то умирает, а что-то другое рождается. Пока тела прозябают, души рвут оковы, и из тёмных уголков сознания выходят они. Наши естественные чудовища. Сучки. Ибо Бог создал женщин разными, а Менделеев дал шанс каждой. Так было, так есть и так будет.

Больше я ей ничего не сказал. Ну, не объяснять же этой ненасытной женщине внутри себя, с таким апломбом поучающей меня азам кулинарии, что время приготовления борща зависит от огромного количества условий: от свойств продуктов, объёма и формы посуды, температуры в помещении, даже от атмосферного давления! И предсказать эту готовность можно только приблизительно, плюс-минус пять-десять минут. Борщ, он всегда разный не только у двух хозяек, готовивших его по одному рецепту, но и у одной и той же в разном настроении. Я молча развернулся и ушёл к коту.

Когда я вернулся на кухню пробовать её свежесваренный для меня борщ, плита была уже выключена, кастрюля чисто вымыта, на столе лежала записка: «Послал – пошла. Понравится – побуду. Служанка на кухне. Проститутка в спальне. Борщ на столе. Вытри». Рядом демонстративно была разлита лужица яркого свекольного цвета. Борщ ещё дымился. «Одни приносят радость, куда бы не пришли. Другие – откуда бы ни ушли. Ходи!» Я вернулся в спальню и обнаружил: оттуда неведомым мне образом исчезла полутороспальная кровать, на которой так любили почивать я и моя вторая половина.

Мы с котом окончательно переехали на балкон и продолжили наблюдения за голубиными свадьбами, сопровождая наше созерцание долгими диалогами о женском шопоголизме как сублимации недоданного мужского Подвига. Да ладно бы подвига, просто Поступка. Кот частенько сравнивал меня с капитаном Греем, пытавшимся открыть всем глаза на эту жажду прекрасного, и, в очередной раз исчерпав аргументы, причислял к детским писателям.

«Выдержка: двадцать один день», как пишут на гуалах некоторых крепких спиртных напитков. На долгие три недели нашими с котом Алыми Парусами стали пёстрые кусочки пластика с зашитой в них возможностью приобрести ей эти самые паруса. Ежедневно к нам заходил медбрат Иван-гуляка и принудительно тестировал на самочувствие. «Открыли, понюхали, обоняние присутствует? Налили, проглотили, осязание в норме?» «Зачем тебе видеть чьё-то недовольное лицо, когда у тебя есть своё? Дружеский секс – это когда во время акта кто-то тихо шепчет на ухо: «Ну ты как? Жив-здоров?», – заговорщицки объяснял он цель своих ежедневных визитов. В ответ мы с котом пытали его одним и тем же вопросом: «Считается ли связь медбрата с медсестрой инцестом?» Гуляка густо краснел, делал над собой усилие и удалялся тем же путем, что приходил. Мы снова возвращались к привычному. Кот посмеивался себе в усы и в мою ощетинившуюся бороду: «Ха-ха! Только ни в коем случае не рассматривай то, что недавно пытался прожевать… Паруса! Да плевать она хотела на это – ей шубу подавай!» В зависимости от настроения шуба у него периодически трансформировалась то в автомобиль, то в таунхаус, то в тропические курорты, то во многое другое далее по списку.