Зосима Тилль - Дом пересталых

Ему, пушистому, было невдомёк: моя внутренняя сучка никогда не бывает одна, к ней постоянно приходят то вдохновение, то лень, то аппетит, то трындец. Она постоянно в толпе, и «паруса» из магазина имеют в её глазах ровно ту цену, которая указана на их ценнике, как бы они ни выглядели в её или моём воображении.

Как известно, тела притягиваются друг к другу с силой, пропорциональной массе каждого из них, и обратно пропорциональной квадрату расстояния между ними. Можно ещё проще: чем больше шкаф, тем громче грохот. Телесно я един, поэтому и падаю соответственно – один раз и навсегда. Но это лишь то, что касается тела. Принято считать, что оно всего лишь сосуд для души. Так вот, у меня вопрос. Если тела притягиваются и так далее, то, как быть с душами? Как определить их массу? И как при этом на них действует квадрат расстояния? А на меня и на моё внутреннее чудовище? А в возрасте, когда на обращение «девушка» моя внутренняя сучка красноречиво отвечает хрустом позвонков поворачивающейся шеи?

Как-то, в очередной раз возвращаясь с балкона, я вновь унюхал доносившийся с кухни запах крепкого говяжьего бульона на мозговой косточке. «Спасибо тебе, Иван-гуляка. Твои ежедневные тесты не прошли мне даром», – ритмично забилось у меня в голове, и чуть позже: «Надёжным средством приворотным у нас всегда являлся борщ». Удовлетворив своё женское, она вернулась, даже несмотря на то, что в магазин «Всё для тебя» завезли рассветы и туманы и что за время своего отсутствия она могла купить себе паруса и сама. Могла даже эти самые паруса пошить. Эх, да чего там! Она вполне могла и встать за штурвал романтичного галиота, чтобы вместе с первыми лучами торжественно и тихо полыхнуть из-за мыса алым шёлком. Уж я-то её знаю! Трусы-то на люстру она мне вешала!

Но всё это оказалось лишенным для неё всяческого смысла. Она всё равно оказалась неспособна находиться сразу в двух местах – и за штурвалом, и на берегу. Как и любая чья-то другая, моя внутренняя сучка может либо держать штурвал, либо с намокшим от росы подолом и босая встречает своего Героя. Третьего ей не дано.

«Я с тобой не разговариваю» было написано на спине её по-девичьи короткой футболки. Она и ранее не слыла монашкой, но извлечение стрел Амура из саднящего сердца для неё так и не превратилось из болезненной хирургической операции в любовную игру в «пожёстче, погорячее». Услышав мои шаги за спиной, она повернулась. «И знаешь почему?» – прочитал я на уровне её топорщащейся груди. Ура! Сегодня я кину ей в борщ три штучки гвоздики. О, да, детка! Зажги меня! Чтобы в прогнозе на завтра отныне и присно, и во веки веков было написано: «Днём будет светло, а ночью темно». Во имя отца-сперматозоида и матери-яйцеклетки. Аминь!

– Любимая, скажи что-нибудь, что заставит моё сердце прямо сейчас взять и выскочить из груди!

– Отстань, я читаю твои переписки…

В руках у неё был мой телефон. Вдруг откуда ни возьмись ниоткуда не взялось. Чудовище, живущее у меня внутри, вновь продлило аренду.

– Давай я заштопаю твоё разбитое сердце…

– Интересно, и как ты предполагаешь это сделать?

– Ну, вот смотри, лижешь его, чтобы встал, хотя бы более-менее, потом аккуратно вставляешь и…

– Боже, я и подумать не могла, что вставить кончик нитки в игольное ушко звучит так пошло. Тем более, что именно в таком контексте это сможешь преподнести мне именно ты. Знаешь, мне всегда не давали покоя списки Сэй Сёнагон…

– Сэй Сёнагон? Постой-ка…

– Ну да, была такая средневековая писательница, родоначальница жанра «дзуйхицу» в японской литературе.

– Точно! Вслед за кистью! Или: следуя кисти…

– Да-да, поток сознания. Так вот, следуя потоку её сознания, мне то и дело хочется продолжить один из этих списков.

– Который?

– «То, что заставляет сердце сильно биться», «То, к чему теряешь рвение», «То, что в разладе друг с другом», «То, что радует сердце», и так далее… Я бы предложила ещё кое-что от себя – «То, что не следует понимать буквально». Например, возглас сердитого человека «Я тебя убью!». Никому же не придёт в голову считать его смертным приговором? Любому понятно, что это стандартный выхлоп отработанного газа. Но почему тогда расхожую фразу влюблённого мужчины «Я не могу без тебя жить!» многие принимают слишком близко к сердцу?

– До сих пор? Времена тургеневских девушек, как мне казалось, прошли, и безвозвратно…

– А то ж! Времена прошли, барышни остались. Как и это «я не могу без тебя…» А ведь может, паршивец! Прекрасно может. Просто не хочет, но и это пройдёт: растроганные признанием, произнесённым со слезой в голосе, дамы покупаются на эту лабуду, чтобы спустя какое-то время узнать, что либо он в них жестоко ошибся, либо они его неверно поняли. А в наличии уже есть ребёнок, какое-никакое совместное хозяйство и кредиты, оформленные, разумеется, «на тебя, любимую».

– Без которой теперь спокойно можно обойтись… А что, так можно было?

– Спрашиваешь! Отдельная песня – мужской эпос о любовных подвигах. Данные моих полевых, скажем, исследований за несколько последних десятилетий, а также оперативные сведения, полученные от подруг и знакомых, являются необходимым и достаточным основанием для выведения закона: сумма всех этих подвигов обратно пропорциональна рассказам о них.

– А ты, я смотрю, та ещё мышь-полёвка!

– Не мышь. Просто по всяким полям меня носило почище, чем Вовочкину мамку из анекдота. «Мамка, я откуда взялся?» – «В капусте нашли». – «А Петька?» – «А Петьку – в картошке!» «А Светка?» – «Светку в огурцах…» «Ни фига себе, тебя, мамка, по полям носило!» Так вот, я и есть та самая мамка. И, как таковая и сяковая, со всей ответственностью заявляю: самые потрясающие любовники – скромные немногословные мужчины, а вовсе не распускающие хвост краснобаи. Так что, если нужно, не пускаясь во все тяжкие, получить предварительные данные, что в действительности представляет из себя энный герой-любовник, рекомендую применять к его рассказам коэффициент ноль целых, ноль восемьдесят три тысячных и три в периоде… Словом, дели на двенадцать!

– Блин… я заслушался тебя и, кажется, сел на помидоры. Быть сегодня вечером салату! Это точно.

– На чьи?!

– Помидоры? Эх, если бы на чьи… На свои! Свежекупленные. Дай, думаю, посижу на остановке…

– А я, кажется, подсадила своего Стоотелл на мою пиццу… Тоже звучит двусмысленно! С кем поведёшься…

– Сама сказала. Никто за язык не тянул.

– Это всё твоё дурное влияние. Это ты меня плохому научил!