Мария Мелех - Сны Бога

Она бросает нам по зажигалке, и мы отправляем в путь маленькие лучезарные корабли.

– Я спросила у Николаса о Глэдис.

– Хм, – Дорис «обаятельно» морщит носик, – он не любит этих разговоров, это ты зря.

Странный эффект: они будто уплывают вместе со свечами из моего мира. Воздух сгущается между нами, и я слышу, как их голоса доносятся издалека. Мы под гипнозом. Девушки продолжают разговор о моей бывшей жене, зная – но уже не помня – что причиняют мне боль. Я, заведенной куклой, время от времени поддакиваю и вставляю ничего не значащие замечания. Слова теряют смысл, пространство насыщается идеей. Чьи-то чары окутывают нас, и мы теряем счет минутам. Нет, точнее: я теряю им счет.

Десяток маленьких свечей озаряет бликами воду, чуть тревожную от нашего дыхания, в дальних углах гулкого зала уже уплотняются тени детских страхов, и темнота, которая только что была простыми потемками, превращается в зыбкий мрак под действием моего (или общего?) подсознания. Последнее слово тяжелой каплей падает в воду, и воцаряется тишина, столь необычная для компании трех взрослых людей, двое из которых хотят заняться сексом. «Что бы сделал сейчас Джереми? – с легкой тоской думаю я. – И почему я не могу этого сделать?». Что за обязательства лежат на мне, какое проклятие? Разумеется, если бы одна из них, или сразу обе, сейчас подплыли ко мне и осмелились прикоснуться – я бы не устоял. Но начинать игру сам я не собираюсь. Видите ли, это не было моим желанием.

Однако, нельзя превращать это в подростковый фарс, ожидая, когда привидение вдруг выскочит из сумрака, заставив подругу прижаться к своему Ромео.

– Пожалуй, я пойду спать, девчонки, – говорю я, рассчитывая на свою внезапность. Пара взмахов крыльями – и я уже у поручней. Я не обращаю внимания на их лица и безмолвные вопли возмущения, взрезавшие воздух: мне пора в свое волшебное королевство. Подобрав полотенце, я ухожу. И тут замечаю нечто необыкновенное в клубке теней, в нише, образованной двумя колоннами.

Зеркало. Прекрасное зеркало старинной работы, не слишком широкое – метра полтора, не больше, но неимоверной высоты: всего двух футов не хватает до потолка, отчего в нем, как в магическом коридоре, отражается и пропадает все окружающее мраморное великолепие. Я заворожено подхожу ближе – мой абрис кажется потусторонним и беззащитным, и ослепительной фотографической вспышкой в память врывается тот момент, когда мы с тобой вот так же смотрелись в зеркало. То было обычное старое трюмо в сельском доме, но как двойникам в нем не хватало этого античного великолепия, ведь наши тела несли отнюдь не житейские идеи. Почти одинакового роста, с длинными волосами одного и того же оттенка (как и полагается всем богемным 28 28 Богемный – свойственный богеме, принадлежащий богеме. Богема (фр. bohème, букв. – «цыганщина») – необщепринятый, эксцентричный стиль жизни, характерный для определенной части художественной интеллигенции. Или те, кто ведет подобный образ жизни: прослойка между интеллигенцией и другими общественными классами, театральные, литературные круги; театральные и артистические деятели, обычно ведущие образ жизни в условиях нестабильных доходов. При советской власти в СССР богема именовалась «творческой интеллигенцией». эльфам, я в то время любил шокировать своей внешностью мирных жителей), похожие, как брат и сестра, и даже кожа излучала общее на двоих сияние. Я бы продал душу, лишь бы сейчас увидеть тебя рядом со мной – как тогда.

Но ко мне подходит Дорис и встает – справа, не на твое место. Подбоченясь, разглядывает наши отражения. Сексуальность контрастов пришла на смену божественной гармонии. Я не хочу даже разговаривать с ней, внезапно почувствовав смертельную усталость от ее постоянного присутствия. Почему она все время рядом? От нее веет дурным предзнаменованием. И я с невежливой резкостью отворачиваюсь.

– Пэм! Пройдемся, я хотел поговорить кое о чем.

Дорис на сей раз не может скрыть агрессивного удивления: она смотрит на меня почти с отвращением. Пэм чуть вальяжно собирается, вытирая красивое мускулистое тело большим полотенцем, и мы направляемся к выходу. Она чувствует себя победительницей, и чтобы еще больше увлечь ее этим спектаклем, я оборачиваюсь и говорю секретарше, которая уже стоит к нам спиной, нервными движениями расправляясь с одеждой: «Дорис, дорогая, завтра в полдень мы встречаемся с мистером Риччи, я уверен, что ты подготовишь все необходимое». Бедняжка даже не находит в себе сил ответить, но, в конце концов, она всего лишь работает на меня. Довольный собой, я обнимаю свою первую любовницу, и мы выходим в продуваемый сквозняками космос школьных коридоров.

Нам надо на третий этаж, и все это время я намереваюсь молчать. Я убираю руку с плеча Памелы, как только мы одолеваем два лестничных пролета, вынесших нас из подземелья. Если бы я сделал это позже, то породил бы мучительный намек: в нем была бы нерешительность претендента, накаляющееся желание, сопряженное с необходимостью предоставить ей свободу. Это так легко вообразить: мы почти у двери, я чуть отстраняюсь, ухожу в смущенную замкнутость, чтобы дать Пэм возможность самой привлечь меня…

Но я не хочу этого. Поэтому бросаю ее в этих сквозняках раньше, чем на полпути. Она все понимает – это был фарс, ее использовали, чтобы избавиться от еще более назойливой соперницы. Разговаривать теперь точно не обязательно, и мы доходим до своих дверей (они почти по соседству) в полном молчании. Я поворачиваю ключ и останавливаюсь, чтобы дать финальную сцену.

– Ты должна быть довольна, Памела. Дорис никогда не узнает, что ты спала сегодня в одиночестве. Ты одержала над ней победу, мы в одной коалиции. Я короновал тебя, – я подмигиваю ей.

– Когда-то ты был милым мальчиком, – довольно спокойно отвечает она. – Но я уже не впервые сталкиваюсь с новым Ником.

Да, Памела повзрослела, и в глубине души я вдруг чувствую себя проигравшим. Она так хорошо держится, что в мою душу закрадывается сомнение: а нужен ли я был ей вообще – сегодня? Или эта мысль прилетела из далекой юности, пропитанной сочным запахом свежей майской листвы?

Мне больше нечего сказать. Я улыбаюсь и закрываю за собой дверь. У меня нет ни секунды на размышление: уже полчаса, как я чувствую твой зов, и не хочу рисковать – не знаю, что может произойти, если я вовремя не откликнусь. Есть хорошее выражение: держать лицо. Так вот, я в буквальном смысле не смогу его держать, если тотчас же не упаду в эти чары. По крайней мере, для посторонних оно не предназначено.

Все было покрыто хмурью на следующее утро – мое настроение, серая влажная дорога, монастырские крыши, показавшиеся вдруг склизкими и опасными, каменные громады, в которых мне еще предстояло работать. Воспоминание о лазурном лучезарном бассейне было навеки похоронено под их землистой тяжестью. Будто и не было. Очередной сон. Да разве и нет? Я был там, но мне не дали насладиться и присвоить это чудо, вписать его в узор собственной жизни. Как такое случается? Этот вопрос я не перестаю задавать себе. Разве не достаточно сил я вкладываю в судьбу, чтобы по праву называться богом самому себе? Почему все сбывается, как пошлая подделка?