Леонид Левинзон - Дети Пушкина

Я порылся в сумке, протянул шоколадку.

– Спасибо, спасибо! – Горячо отреагировала мать в платке, закрывающем малейшие признаки волос. Взяла шоколадку, сунула всхлипывающему дитятке, тот с размаху выбросил.

Все едут, на полу точно посередине шоколадка в надорванной упаковке.

– Вот, так всегда! – Чётко выговаривая слова, посочувствовал рядом человек в сером костюме. – Хочешь помочь и получаешь с размаха.

Протянул руку. Рукопожатие крепкое:

– Будем знакомы – Мессия.

Я опешил.

– Что, удивлены? – Рассмеялся собеседник. – Не удивляйтесь. Я ведь тоже всего два года, как осознал. До этого был точно такой, как вы. Работал себе кочегаром. Работал, работал, и вдруг…

– Что вдруг? – Я осторожно спросил.

– Да как обычно: проверил давление, лёг покемарить. И вдруг меня что-то дёрнуло! Открываю глаза – батюшки! На стене кочегарки, как живое, изображение бородатого старца. Смотрит и улыбается. Я сразу понял – Авраам! Потом вижу – со лба старца до моей головы протянулся золотой луч. Я сразу понял – неспроста! И тут Авраам гулко так мысли стал передавать: Мы, мол, через звёзды общаться будем. Давай езжай в Израиль, строй царство. – Вот как раз с этой ночи, – собеседник победоносно посмотрел, – меня будто подменили! Я начал читать Библию, пророков, Нострадамуса, расшифровывать смысл. Наконец, приехал в Израиль, и здесь на меня снизошло откровение, – скоро будет построен Третий Храм!

– Может вам в ешиву обратиться?

– Обращался.

– И что?

– Выслушать – выслушивают. Потом ходят, внимания не обращают. История повторяется, народ наш, как был жестоковыйный, так им и остался!

Автобус сделал поворот, я поднялся на выход.

– Вы обо мне можете почитать! – Крикнул человек вдогонку. – В газете «Следопыт» за две тысячи третий год! Я там интервью дал!

Мэрия у нас расположена напротив старого города. Её отстроили, фонтанчики, пальмы, в их густых кронах кошки сидят, горячий ветер обдувает охранников. Внутри, как в советских райкомах, красные дорожки.

– Алина у себя?

– Занята! – Взвизгнула секретарша. – Ждите.

То же мне, шавка.

Час прошёл. На самом деле я хотел попросить денег на водку – мы же здоровались? Эта визгливая не хотела меня записывать, но я настоял. А сейчас вдруг очень ясно дошло, что денег мне не дадут. Матвей был прав. Что тогда меня стукнуло? И что я скажу? Ходил в клуб, дайте денег? Я вас очень уважаю, дайте денег? Я к вам, профессор, и вот по какому делу…

Вызвали.

Алина злющая как чёрт, рот крепко сжат. Петь явно не хочет.

– Слушаю!

– Я к вам, и вот по какому делу…

– Я помогаю только своим! – Перебила. – Здесь муниципалитет, вы не по адресу пришли. Да и вообще, зачем вам деньги?

– Ну как, – я удивился, – а на водку?

– Все на водку хотят! Какая мне в этом выгода?

Я немножко подумал и подмигнул:

– Раз денег не будет, то может споём? В два голоса? Виноградную косточку в тёплую землю зарою, и лозу поцелую, и спелые гроздья сорву… и друзей созову…

Алину перекосило.

– Да кто ты такой?!!

– Андерсен.

Алина вскочила. Её прекрасное лицо превратилось в волчью морду, она стремительно начала обрастать шерстью. Напружинилась, вскочила на стол. В рычании угадывалось:

– Вон!

Я расхохотался и, рванув на себя дверь, пробежал мимо визжащей, норовящей вцепиться в ногу шавки. Уже шагом спустился по широкой лестнице и вышел на площадь с пальмами. А вот здесь мне стало грустно. Нет, дело не в деньгах. Просто грустно и всё. Состояние неуловимо изменилось. Может солнышко виновато? Оно у нас яркое, щедрое.

Я немедленно забыл Алину, свои просьбы, и растворился в лете, одевающем стены Старого города в прозрачное марево. Напротив этих стен на торце яффского дома памятью о войне за Независимость выщерблины от пулемёта. Как там Бунин писал?

«Жить обычной жизнью после всего того страшного, что совершилось над ней, Иудея не могла. Долгий отдых нужен был ей. Пусть исчезнет с лица ее всякая память о прошлом. Пусть истлеют несметные кости, покроются маком могилы. Пусть почиет она в тысячелетнем забвении, возвратится ко дням патриархов».

Прошло чуть больше ста лет, и меня, гражданина и совсем не алкоголика, выгоняют из муниципалитета с новыми красными дорожками. Кругом израильские флаги, полицейские штрафуют за неправильную парковку, блестят витрины, а со Старого города печальный звон колоколов – напоминание, предостережение, предвидение? Но, стоит лишь чуть отойти, и уже не слышно – новый город, автобусы, магазины, кафешки на каждом углу. Всё эфемерное, лихорадочное – жизнь.

Так как от работы я отпросился, то первое дело зайти к Славе Коппелю. Бунинский дом спрятался в глубине улицы, загородившись автостоянкой, перед подъездом дорожка заросла неряшливыми колючими кустами, сам подъезд насквозь, с другой стороны дома мирно ходят куры, а между ними, не обращая на них внимания, во весь рот зевает лохматущая собака. На втором этаже дверь в мастерскую полуоткрыта.

– Слава?

– Да-да…

Красками пахнет. Всю жизнь хотел быть художником, эх, да что уж тут.

– А, Алёша, заходи!

Огромный Вячеслав в задумчивости у мольберта. Спиной к нему около своего рисунка полная женщина, видимо, ученица. На стенах Славины работы, и свет из окна ощутимо вытягивается как у Рембрандта, расширяя сырое глубокое пространство комнаты, заставляя играть краски. И на подоконнике подхватываются светом, обрисовывающим до малейшей шероховатости мощную грубую их фактуру, отмокающие кисти в керамической посудине.

– Хочу петуха нарисовать! – Мощно прогудел Слава. – Чтобы глаз был свирепый! Что б орал на весь мир! Ну, что у тебя?

– Пиво, Слава.

– Пиво?

– Рыбку ещё сушённую взял, но не знаю, можно ли в мастерской, ещё запачкаем…

– А ты что? – Подозрительно нахмурил кустистые брови художник. – Воблой собираешься в мои картины швыряться?

– Да вроде нет. Ещё шоколадка есть.

– Разворачивай. Вчера вот тоже сидели, Игорь приходил, пока всё цело. Лида, Лидочка, – позвал своим гудком собирающуюся ученицу, – смотри, вот мой друг Алёша пришёл, шоколадку принёс, хочешь шоколадку?

– Нет, нет. – Отозвалась.

– На диете сидишь? Брось, Лидочка, от шоколада только худеют.

Лидочка покраснела и полезла в сумку.

– Вячеслав Григорьевич, вот деньги.

– Доллары? – Слава по-детски улыбнулся. – Помахал бумажкой. – Надо же, в первый раз ученик долларами рассчитывается. Так что, не хочешь шоколадку? Зря, зря. Алёша, представляешь, кто у нас Лида? Дисти… дистибьютор! Деловая женщина – машину водит, самолётами в отпуск летает, а всё равно чего-то не хватает, приходит рисовать. Просто так ведь человек рисовать не будет. Это вроде глупости, да? Зачем, когда кругом компьютеры? А ведь приходит.