Андрей Томилов - Таёжные были-небыли

Точно, привезли. С этого же брезента вывалили на пол с дребезгом брякнувшие карабины и, не прощаясь, укатили. Сколько брали? Сколько привезли? Во, порядки!

На следующий день точно так повторилось дважды. Разница была лишь в том, что звания и лица офицеров были разные. Приказ же зачитывался одинаково во всех случаях: скомкано и проглочено.

–Так это что, каждый день такие манёвры у вас?

–Да нет, бывает и затишье.

Начальник участка улыбался, расставляя оружие по местам.

–На чёрта ты его расставляешь, в мешке бы и держал, коль такое дело.

От двери донёсся скрипучий голос директора госпромхоза:

–Вот на моё место сядешь, тогда и командуй тут, а пока ещё я отдаю распоряжения!

–Да на хрен бы оно мне сдалось, ваше провонявшее место! – я хлопнул дверью и вышел в город.

Конечно, можно было описать, как прекрасен этот дальневосточный город, как заманчивы и красочны его мерцающие рекламы на ресторанах, кинотеатрах и казино, как всё переливалось и сверкало, когда лихие таксисты чуть притормаживали на залитых неоновым светом улицах, заметив запоздалого горожанина, и приветливо улыбались ему из приоткрытых окон.…И воздух был наполнен лёгкой, чарующей музыкой…

Но ничего этого не было.

Грязь местами уже подмёрзла и если быстро-быстро перебирать ногами, то проваливаешься не часто. По тёмной и пустынной улице я доковылял-таки до столовки и убедился, что она уже закрылась. Это огорчило, но настроение и без того уже было испорчено, так что хуже не стало.

Обратно надо было идти на ветер, холодный, осенний, пронизывающий. Ах, какие бывают ветра!

Я развернулся, добрался до конторы и перекоротал на стульях ещё одну ночь. Необходимо отметить, что сторож был куда приветливее директора, – он напоил меня чаем из термоса и даже угостил салом с хлебом и хрустящей, сочной луковицей. Вот это была изжога! Настоящая!

Рано утром я позвонил в Хабаровск, в Управление, а в конце рабочего дня уже робко, ну, по крайней мере, без особого азарта, входил в кабинет с тигром.

–Что вообще всё это значит? Что ты себе позволяешь? Это ему не нравится, это не подходит, так какую же работу тебе прикажешь подобрать?

Были и другие слова, с моего молчаливого согласия, например о каком-то пастухе, по имени Макар, о его телятах, которых он не гонял ещё на отдалённые пастбища. Я всё стерпел. Я же понимал, что виноват (хотя не понимал в чём), всё стерпел молча.

Приказа о моём новом назначении больше не было. Была крохотная записка, на которой нервным почерком плюнулись несколько слов: «Лобанову. Это тебе. Позвони».

И подпись: Хрон.

Незаметно подмигнув тигру, который уже улыбался мне во всю пасть и радостно блестел своими стеклянными глазами, я снова покинул кабинет начальника Управления охотничьего хозяйства Хабаровского края.

Теперь местом моей работы был определён Лазовский госпромхоз с центральной усадьбой в посёлке Бичевая.

Название посёлка что-то всколыхнуло у меня внутри, но я успокоил себя, что это всего лишь кишки, что там ещё может быть – внутри, а им особо доверять нельзя, мало ли по какому поводу они начнут колыхаться, возбуждая во мне подозрительность.

И, правда, посёлок оказался ничего, даже очень ничего. Здесь базировался крупный леспромхоз, и по этой причине кругом были тротуары, добротные, ещё не старые дома, вполне приличные досчатые заборы. На центральной улице, в самом начале посёлка, стояла весёлая, крашеная тёмной зеленью, контора госпромхоза.

Я приободрился, устроился в гостиницу, а утром был первым посетителем у директора.

О!!! Это был большой человек! В прямом смысле слова. Огромное брюхо, наполовину лежащее на столе, широченные плечи, приличный рост, создавали впечатление тесноватого кабинета, хотя по обе стороны приставного стола было расставлено около двадцати стульев.

Большое круглое лицо, которое начиналось где-то на груди, встретило меня улыбкой. Причём улыбка была от плеча до плеча.

–Я уже жду тебя, говорят ты там, на уши поставил всё Управление, ха-ха-ха!!! Ну, рассказывай…

Он, не разворачивая, бросил на стол записку Хронова и продолжал чревно похохатывать. Мы познакомились и, довольно, быстро и легко разговорились. К нашей беседе, вскоре, присоединился и главный охотовед, во все времена я его звал потом Иванычем, мы даже крепко подружились с ним, а в будущем, провели вместе немало добрых, незабываемых дней.

Директор постоянно курил, при этом создавалось впечатление, что ему трудно дотянуться до собственных губ, чтобы вложить туда сигарету, слишком уж были широки живот и грудь. Он часто смеялся по пустякам, а вообще, был далеко не глуп, даже порою, остроумен. В этой же беседе он сообщил мне:

–Я не могу ослушаться начальника, и поэтому, ты поедешь работать в Гвасюги, но думаю, что вскорости, мы тебя выдернем оттуда,– людей с юмором мы ценим, ха-ха-ха!

Напутствие прозвучало так, будто «самодержец» отправлял в ссылку своего сына, ну, в крайнем случае, племянника,– и жалко, и наказать надо.

* * *

Гвасюги,– национальный удэгейский посёлок. Посёлок довольно большой, имеет свой садик, школу восьмилетку, с интернатом, поселковый совет, возле которого установлен памятник удэгейскому писателю Джанси Кимонко. Он написал книгу под названием «Там, где бежит Сукпай».

Основное производство в посёлке – это охотничье хозяйство, где работали, практически, все жители мужского пола, ну почти все. Основное население – удэгейцы, которые подразделялись на два рода: Кялундзюга и Кимонко, но были и русские, и украинцы, правда, немного.

Стоит посёлок на красивейшей реке Хор, что берёт своё начало в отрогах Сихотэ-Алиня. Широкая протока разрезает посёлок надвое, довольно бурная и стремительная в половодье, и совсем безобидная, едва журчащая по камешкам, в жаркие, летние месяцы, когда воды в ней остаётся лишь на четверть.

Вплотную к посёлку подступает тайга,– величавые кедры, островерхие ели, могучие тополя, гордо соседствуют с избами поселенцев. Упоминая тополя, необходимо отметить, что это не те, привычные для городского глаза, стройными рядами стоящие деревца, нет, это дикие тополя, в основании которых можно, порой, легко спрятать трактор. Именно в таких деревьях, как правило, делают себе зимние убежища-берлоги, гималайские белогрудые медведи, обитающие только тут, на Дальнем Востоке.

Никого в этих краях не удивляет, что за огородом растёт реликтовый амурский бархат, или ценнейший, лекарственный элеутерококк. А весной дурнинушкой цветут липы,– вот где мёду-то. Недаром, многие из русских поселенцев, держат пчёл.

Зверя тоже было предостаточно, и изюбрь, и лось, и кабан, и медведь, и запретный красавец тигр, и многие другие. А река Хор и все её притоки, были в то время удивительно полны рыбой.