Евгений Кузнецов - Рад Разум

Спящие, спящие.

Да ещё и засоряют мои навечные зрение и слух!

Ненавидел всегда – похабные слова, анекдоты… рисунки, фотографии, фильмы.

И особенно тех, кто эти непристойности озвучивает или множит.

Брезгую вот даже пребывать под взглядами прохожих.

…Недавно и было так – характерно и, как нарочно, густо.

Из магазина звонил подружке, какое взять вино.

Разговаривал, присев у витрины к нижней полке.

Мобильник потом положил в карман в грудной куртки во внутренний.

И тут… ощутил щекой… взгляд на меня…

Взял бутылку. Поднялся.

Но… всё ощущаю…

Подошёл к кассе. Оплатил.

Тут и подошли.

Охрана и продавщица – чей взгляд был на меня у витрины.

–– Вы ничего не забыли оплатить…

–– Нет.

--…кроме вина?

--Не забыл.

--Зайдёмте в эту дверь.

Пошёл с ними.

–– Снимите, пожалуйста, куртку.

Снял.

Повесила куртку на своём пальце… заглянула в карман… в грудной… внутренний…

Я стоял…

Ведь видит же Бог!

Но этак даже и помышлять – красивость…

Но видит же – Невидимый тот Мир!

Стоял…

По диплому – юрист и на весь город – журналист!

–– Извините.

Подала куртку.

–– С праздником вас.

–– Спасибо… А-а…

–– С днём, то есть, всех влюблённых.

А то – сказать бы им…

Скучно бы!

Из магазина выйдя, впрочем, проговорил:

–– А вы ведь не имеете права обыскивать. Тем более, требовать раздеться. Тем боле, брать чужую одежду в свои руки.

Она бы:

–– Может быть.

Тогда бы:

–– Вызовите директора.

–– Зачем?!..

–– Или с вас шоколадка.

Она бы:

–– Ну хорошо… Вот вам…

Тогда бы:

–– Это вам.

–– Мне?..

–– Да.

–– Н-ну… спасибо…

–– Нет-нет. Вы – ешьте.

–– Как?..

–– Сейчас съешьте!

Но этак – скучно бы.

…Гнев.

Собираясь только на улицу – уже чую подступление его…

Гнев!..

Самое моё уничтожительное чувство.

И – единственное таковое.

Само-губительное.

Не на всю ли жизнь?..

Но, да, единственное.

Как я раньше этого не понимал!

То есть понимал, но не понимал до формулировки.

Да признания.

До – призвания?!..

Иначе – как же вытерпеть рядом ложь, лицемерие, срам?.. Тем более, если они – летят в тебя. Ещё пуще – с уверенностью летят, что тебя достигнут, тронут и поразят!..

С отрочества – да, с отрочества замечал за собой: одно моё подозрение… в чьей-то уверенности… будто его обо мне хитрость ему удалась… и – прямо у меня колени слабели, слабели и подгибались колени!..

Примеры, как бы «фотки»… сыплются, сыплются в меня… из пространства, памяти…

В армии офицер, мой командир… в вузе кандидат, мой преподаватель… в газете «ответсек», мой начальник… рассказал анекдот про… про то… и сам же раскраснелся, захохотал, сверля меня глазками, – а я… всего лишь побледнел… И в этот мгновенный миг – на все потом годы службы-учёбы-работы наши взаимоотношения, так сказать, определились.

…Что такое это – гнев? Гнев это грех.

Что такое грех. Грех это – не одно какое-то из перечисленных по пальцам чувств, мыслей, не настроение, не поступок тем более, а – состояние. Грех – состояние общее моё; режим, тонус… на какое-то, пусть, время… всецелое состояние моё… цвет меня!.. звук меня!..

И гнев – изменение, вмиг, цвета меня, звука меня.

Гнев – трепет. Трепет от ощущения, от ощущения в мире кого-то ещё, кого-то ещё, кроме меня… кого-то ещё вместе со мной… в мире о мире полагающего… а значит – и обо мне!..

Вот – уж весь дрожу… Весь уже дрожу!..

Вот я, вот Земной шар, вот я пребываю в осмыслении этого обстоятельства.

А-а…а кто-то что-то обо мне полагает!..

Родственник, сосед, приятель, коллега… какой-то там чиновник, какой-то там, видите ли, политик… какой-то там, видите ли, вождь!

Он обо мне, именно обо мне, может и не знать, но я-то – в мире. В том же мире. А он, значит, – будто меня нет, или, хуже того, что и наплевать на то, есть я или нет меня…

Или, что ещё хуже, – если конкретно знает обо мне, о моём в мире присутствии. И – рассуждает. И – полагает о мире, о мире, в котором я… не согласовав со мной, даже не спросив меня! Даже вовсе не озадачившись тем, что я об этом самом мире думаю!

Вот – уже, от дрожи, встал!.. Уже, в дрожи, хожу, хожу!..

На моём веку, вот же, полетели на другую планету, притом на ту, которую я каждый день наблюдаю, и… не спросили меня!.. А захочу ли я смотреть на неё, на Луну, зная, что там… кто-то бродит…

При мне, в моём присутствии, на моих глазах… распустили страну – и даже… не спросили меня лично… и так далее, и так далее…

Некто судит обо мне… и даже о моём в этом мире надлежащем поведении… и даже – о моём на этом свете… телодвижении!

Н-ну!.. Так бы и хватил сейчас стулом об пол!..

…И как теперь мне легче. – Как бы я вообще мог бы избавиться от своего гнева и от дрожания своего и слабости в коленях – если бы не понял этого самого: тот полагающий обо мне – из малого мира!.. из двухмерного пространства!.. и – во сне, во сне!.. Веденье и неведенье его обо мне – его узколобые грёзы, чахлые его кошмары…

Гнев во мне – ещё и от пребывания в мире, в таком-растаком мире… и самого меня!.. Дрожание моё – на это пребывание обречённого!..

Уж и так в мире множество – всех и разных!

…А теперь – наложилось и это: мир – мал, мал.

И каждый – судит-рядит…

Выходит, я явлен в этот мир, на этот свет… быть осуждённым!

И единственное – опять же, опять же – спасение меня от моего гнева – снисхождение к спящим.

Чтоб это такое снисхождение совсем не превратилось в прямое ко всем отвращение… пророки и бежали в п у стыни!

А для всех тех, спящих, – в святые.

Не могу общаться с дураками.

Лучше б тот был сволочью.

Сволочь и сволочь. – Понятно и спокойно.

И ему, и, чаще всего, мне.

И прежде всего – противно: ещё он и трус!..

…Шёл тогда – года за два до нынешнего, официального, «кризиса» – в администрацию, в тот департамент, – не думая, впрочем, ни о чём, кроме некоего – праздничного, иначе не сказать, поздравительного.

Департаменту культуры я нёс проект! – Организовать в городе литературный салон!

–– А литобъединений мало? – накануне, при собеседовании, спросил аккуратно у меня менеджер-психолог – мужчина, без сомнений, с образованием и в очках.

Я, готовый, ответил, что следовало бы все эти творчества объединить и уровень их поднять.

Психолог был тактичен, но… чем-то озабочен.

К слову, начальников-чиновников я – сын учительский – с детства не умею бояться или хоть побаиваться.

А потом ещё – закалённый, что ни говори, в репортёрах.

(Признаюсь… слабели колени… только при мыслях, опять же, – о родне о своей о разной…)

На другой день в назначенный час зашли в кабинет (особенный чем-то…) вместе.