Эльвира Абдулова - Родные узы

– О, это от насмотренности и начитанности! – Эмма с облегчением отмахнулась. – Помнишь ведь, как нас воспитывали в детстве? Девочка из хорошей семьи должна была уметь играть хоть на каком-то музыкальном инструменте, любить книги, хорошо учиться. Думаю, это оттуда.

– Я вот Полинку тоже пытаюсь так воспитывать, но, боюсь, ей это уже не нужно. Другие времена – иные нравы, – философски заметила ее собеседница.

– Мой интерес к искусству – сугубо дилетантский. Восхищение и почитание таланта тех, кто по-настоящему одарен, – подытожила Эмма, – и, конечно, некоторые знания, начитанность, небольшой детский опыт и любительский интерес.

Собеседница ей явно не верила, а Эммочка наслаждалась тишиной, надвигающейся тьмой, трепещущим ветерком, светом круглой луны и странностью их разговора. Ее пытались уверить, что она могла бы писать или рисовать, приложи хоть некоторые усилия. В нее верили, но она-то знала, что это не для нее. Странность была еще и в том, что в их разговоре заключалось что-то важное, жизненное и содержательное, а ее новая приятельница являлась, безусловно, существом незаурядным, из той самой области, в которую сама Эмма всегда боялась заглянуть. Радуясь легкому опьянению, особому речному запаху и тому, что завтра их ждет еще один, не менее удивительный день, она готова была слушать ее всю ночь.

Первый вечер, конечно, был посвящен семьям и биографиям. Эмма узнала, что Полинка – единственный и поздний ребенок. Ирина родила ее почти в сорок. Ее женская жизнь не сложилась. Она поделилась некоторыми событиями своей распадающейся личной истории: муж совершенно ее не понимает, он хороший, добрый человек, но абсолютно беспомощный и вместе с тем приземленный, но Полина обожает отца, и Ирина думает, как ей лучше поступить, чтобы не разделить этих двоих и сделать счастливой себя. Спросив из вежливости о семье новой приятельницы, рассмотрев фотографии, готовые по малейшему требованию показаться на экране телефона, она постановила: «Ну что ж тут удивительного? У хороших родителей – хорошие дети. Молодцы, вы все сделали вовремя. Теперь вот наслаждаетесь взрослыми детьми и своей активной жизнью».

Эмме было абсолютно ясно, что Ире больше всего хотелось выговориться. Такая собеседница, не обремененная, на ее взгляд, трудностями и перипетиями личной неустроенной жизни, являлась для нее идеальной. Эмме же было интересно на время освободиться от повседневной жизни и нерешенных важных – или не очень – проблем и заглянуть внутрь творческого человека. Она смотрела на Ирину вдумчиво, где-то даже восхищенно и немного удивлялась, что эта женщина выбрала для откровений именно ее. Неужели она заслуживала? История из детства, воспоминания о родном человеке, тоже интересном и творческом, отзывалась приятным теплом в ее душе и делала Ирину в некотором смысле родным человеком тоже. Все охотники и рыбаки – своего рода братья. Все моряки – звенья одной цепи. Все творческие люди – в некотором смысле одного поля ягоды.

Иринины увлечения живописью начались в раннем детстве. Ее долгое время бросало со стороны в сторону, в поисках себя. Она танцевала, мечтала стать ветеринаром, парикмахером, журналистом, пока в классе седьмом не получила в подарок от какой-то дальней родни старый этюдник. Вот с него-то и началось ее увлечение, которое переросло в будущую профессию и стало смыслом ее жизни.

Родителей возмущало то, что она по ночам выстраивает какие-то композиции из фруктов и вазочек на кухне, засиживается допоздна, комкает и бросает бумагу, шумит и сердится, а утром с трудом встает в школу. Ира тоже сердилась в ответ: я же вас не трогаю, спите спокойно! Все было распределено поровну. Одна комната – родительская, вторая – их с сестрой, а вот кухня, кухня-то – общая!.. Так с боем и закончила школу. Отстояла, отвоевала право на свой выбор. Только сестра всегда была на ее стороне, она – единственная ее поддержка и опора. У тебя есть сестра, Эмма? Нет? Ты многое потеряла в жизни!

Честно говоря, бунтарское детство плохо вязалось с тем, что Эмма сейчас видела перед собой. И Ира, и ее дочка являлись для нее тихой заводью, сонным женским царством, где царит умиротворение и гармония, устремленность в себя и свой внутренний мир. Ирина доказывала своим рассказом обратное: в юности она была вредным и упрямым подростком, да и сейчас она не согласится с тем, что считает неправильным. Никакой покладистости и жертвенности, даже во имя дочери. Она не собиралась лишать ее отца, но внутренне уже была готова принять важное для себя решение.

За этой женственностью, за мягкостью, окутанной в льняные платья и пушистые палантины, скрывалась твердая сердцевина, готовая проявиться, как только начнут попирать ее права и мешать осуществлению ее собственных желаний. Никаких сомнений и долгих мучительных размышлений в Ирине, как оказалось, не было. Эмме не хотелось бы проявлять настойчивость, но день ото дня, вернее, вечер от вечера, картина жизни ее новой приятельницы раскрывалась все более ясно и подробно. Так утром проявляется на сером небосклоне солнце после длительных и обильных дождей. Оно вначале показывается тоненькой золотой каемкой, потом просовывает одну руку за другой, а через какие-нибудь полчаса выкатывается ослепительным золотым шаром, правильным, идеальным и совершенным. Это смешение красок, серо-свинцового и желто-золотистого, потрясает своей красотой тех, кто не поленился проснуться пораньше и не пропустил этот увлекательный спектакль.

Эмма не могла бы сказать, что история жизни, услышанная ею, была столь уж совершенна и удивительна. Скорее Ирина все дальше уходила от образа чеховской героини, который женщина так успешно нарисовала себе в первый день знакомства. Той самой, что кутается в теплую шаль и пьет чай из самовара на веранде, держа в руках книгу или полученное из столицы письмо. Рядом толкутся люди, дальняя и близкая родня, уже в который раз ставится самовар, подается к столу свежий хлеб и варенье из собственного сада, а она все не может оторваться от увлекательного чтения, вырваться в реальную жизнь из затянувшей ее истории. Новая приятельница Эммы, оказывается, походила на вымышленную героиню лишь только своей полной погруженностью в мир, существующий только для нее.

Ирина в поисках себя никогда не забывала о личной жизни. Ей отчего-то всегда нравились плохие мальчики или мужчины постарше. Во время учебы она сильно увлеклась одним преподавателем. По ее словам, он был талантливым художником, интересным собеседником и красивым мужчиной. Омрачало эту идеальную картину лишь одно: наличие жены и маленького ребенка.

Уже в студенческие годы Ирина видела цель и отказывалась замечать преграды. Эта связь длилась несколько лет и не привела ни к какому результату. Приезжая к родителям на каникулы, она видела, как провожает ее взглядом соседский мальчишка Димка. Он вздыхал по ней еще в школе, она это прекрасно знала, но такие ребята, спокойные и надежные, всегда больше нравились ее сестре: «Ты знаешь, Маринка всегда удерживала меня от безрассудных поступков… Помню, однажды родители уехали к дальней родне на неделю, и я решила устроить вечеринку. Пригласила девчонок, дворовых ребят. Гитара, домашнее вино, фрукты, торт из соседнего магазина… Весть о сборище разнеслась быстро, и через час стали приходить даже те, кого я никогда в жизни не встречала. Марина с самого начала не одобрила мою идею и, осознав, что все может закончиться очень плачевно, стала разгонять ребят по домам. Она тогда все время удивлялась: и как мне могут нравиться такие бедовые ребята? А мне было очень интересно, потому что они так отличались от того, чему меня учили дома. Гитара вообще обладала большим воздействием. Вот такими были мои герои – свободные от предрассудков бунтари! При моей внешности и стиле, которого я придерживаюсь, это звучит, наверное, странно, но я до сих пор мечтаю о том, чтобы прокатиться на быстром мотоцикле… Так, чтобы волосы развевались в разные стороны, чтобы кровь застывала от страха и восторга, чтобы впереди меня сидел сильный и отчаянный мужчина, который вел бы меня за собой. Маринка всегда над этой моей фантазией смеется: считает, что ей не суждено сбыться, потому что вести, принимать решения я всегда хочу сама».