Ольга Покровская - Летучий корабль. Роман

Несколько дней он притирался к коллегам: он пил со всеми чай и обсуждал политические новости, которые вызывали бурю в комнате, разделенной на ретроградов и сторонников прогресса – тихих и неагрессивных ретроградов было мало, в отличие от буйных реформаторов. Он уходил от разговоров с Машей, держась с девушкой подчеркнуто вежливо. Он не знал, отчего Маша его отталкивала: она, всегда готовая прийти на помощь, была добра и внимательна, а ее незаурядный ум, позволявший легко оперировать точными науками, превращался в цепкую хватку, когда вопрос касался быта. Маша была красива: Павел не раз спохватывался, что любуется румянцем ее кукольного личика. Но завоевательная энергия самоуверенной женщины отпугивала его – и было что-то непривлекательное в чертах Машиного лица, когда она поворачивала голову, натягивая шейные складки под подбородком. У нее были жирные волосы с мучнистой перхотью; придя на работу, она, сняв с расчески паутину, плавным жестом руки отправляла войлочный ошметок в мусорник – а, пока неаппетитный клок планировал в корзину, внутри Павла что-то гадливо вздрагивало.

Сторонясь Маши, Павел перебирал, кто из женщин, которые окружали его, был заведомо свободен, и вспомнил про занятную девушку с медовым затылком и со смеющимися глазами, пережившую, как поведала ему Раиса Кузьминична, военно-полевой роман и занятую больной матерью. Ее декларативный, со слов соседки, отказ от серьезных отношений означал, что она свободна и не недотрога – что она не недотрога Павел еще тогда установил по бедовым искоркам, которые прыгали в ее глазах, по чуть насмешливой улыбке, по чему-то необъяснимому в выражении лица – по всему.

Как-то после работы он от безделья замаскировался на лавочке за яблонями у Ирининого дома, приладился к амбразуре между листьев и вперился в поворот с улицы. Стремительный и упругий шаг, схваченный боковым зрением, заинтересовал его; он повернулся и узнал Лиду, которая так разительно отличалась от изможденной и вымотанной публики, так раскованно и задорно, вскинув голову, летела над дорожными колдобинами, что очарованный Павел залюбовался. Закатное солнце сквозь пересыпающуюся листву золотило ее мягкие волосы. На Лиде было ситцевое платье со знакомыми уже Павлу васильками, а с ее плеча свисала вязаная сумка; девушка покачивалась и выкидывала вперед пятки, словно шла по песку. Восхищенный Павел заметил, что она босая, и что она легкомысленно помахивает босоножками, зацепив их тонкие ремешки за палец.

Пропустить такое было нельзя, и кавалер ломанулся из кустов, не разбирая дороги. Увидев его, Лида нахмурилась, но узнала знакомого и приняла заигрывания спокойно. Павел шутливо предположил, что она занимается гимнастикой – на «Витязе» работал экстремал, который ходил по снегу босиком и иногда разворачивал для ночлега тент под балконом – но она лишь покачала головой.

– Каблук шатается, – сказала она.

– Надо прибить – заметил Павел.

– Прибей.

Павел подхватил ее реплику, как мячик, брошенный ему в пинг-понге:

– Я не ношу молоток и гвозди.

Он протянул руку, но Лида спрятала поноску за спину – Павел догадался, что она стесняется стоптанной обуви – но потом решилась и протянула ему многострадальные босоножки. Павел, который не умел чинить обувь, пошатал кривой каблук и хладнокровно отодрал его от подошвы, довольно заметив, как вздрогнула испуганная Лида.

– Теперь я, как честный человек, обязан возместить ущерб, – пояснил он.

Он знал, что у метро есть мастерская, и догадывался, что, если Лида не воспользовалась ею по дороге, то это значит, что у нее нет денег на ремонт.

Лида хранила олимпийское самообладание. Павел направился к метро; девушка, подняв уголки виньеточных губ, двинулась следом.

– Уже не хромаешь? – спросила она, и его тронула ее чуткая к болезни наблюдательность. Он рассказал, что хромал, потому что неправильно приземлился, и получилось, что он ей первой рассказал о рисковом прыжке.

Сапожник долго приколачивал каблук и раздражающе мешкотно тянул руку к кнопке, медля включать шлифовальную машину. Терпеливый Павел не роптал, но, когда ему предъявили готовое изделие, он недрогнувшей рукой оторвал каблук и потребовал переделать, как положено, на совесть.

– Работа над ошибками – мой конек, – пояснил он Лиде. – Знакомый говорит, что я за него спасаю ситуацию, – он имел в виду Игоря.

Сапожник, оценив крепкую фигуру клиента, смолчал и приколотил каблук намертво. Павел сделал третью – на этот раз тщетную – попытку, и, награжденный за усилия, услышал радостный Лидин смех. Хохоча, они вышли на улицу, и Лида весело запрыгала по асфальту.

Они отправились бродить, куда глаза глядят. Павлова спутница говорила о себе без хитростей, и Павел узнал, что Лидина мать, Альбина Денисовна, больна диабетом, из-за которого ей по частям ампутируют ноги. Что Лида отучилась только десять классов и вынуждена работать, хотя Альбина Денисовна – кандидат химических наук. Что отец с ними не живет, и где он, Лида не знает, хотя, если судить по алиментам на шуструю сестру Ксюшу, с которой никакого нет сладу, он не благоденствует. Когда Лида говорила, наблюдательный Павел видел, как замирают припухшие веки над ее серыми глазами – и понимал, что она готова, как только ей помнится снисходительность благополучного счастливца, развернуться и уйти. Но Павел был предупредителен, и болезненно чуткая Лида не обижалась на его слова, а, услышав что-нибудь отрадное, расслаблялась, и в ее глазах скакали смеющиеся зайчики. Пара гуляла без цели, но Павел на любой развилке автоматически сворачивал на знакомую дорогу, к себе, и, когда они подошли к Павлову дому, красно-желтое закатное зарево погасло и наступил вечер.

– Вот и драка, – сообщила Лида, приметив, что на проезжей части сцепились двое.

Одним драчуном был Игорь. Стычка казалась серьезной, и Павел отстранил Лиду, но, когда он подоспел, Игорев соперник – парень с впалой грудью под рубашкой, приталенной с деревенским шиком – был нокаутирован коротким ударом. Тренированный Игорь, который с детства был мастаком на подобные атаки, отряхивался и прихорашивался так добросовестно, что даже не удивился, когда Павел прибыл к нему пост фактум.

– Отелло хренов, – процедил он злобно в ответ на вопрос. – Что? Да ничего!

Дернув плечом, он разгоряченной пьяной походкой зашагал по тротуару. Обессиленный противник лежал на мостовой, отбросив жилистую руку и едва подавая признаки жизни. Наклоняясь над поверженным с опаской – как бы тот не вспомнил про запрятанный в кармане нож или про битое стекло – Павел встретился с полными отчаяния глазами. Страдалец с суетливым страхом, что его добьют лежачим, ползком отпрянул от Павла.