Юрий Линник - Под покровом минувших лет. Пристрастные хроники из XX века

Парфентий Захарович трудился добросовестно, начальство, видя в нём будущего кадрового рабочего, обещало выделить участок земли под строительство дома. Сам он понимал, что как не трудна и непривычна эта работа, лучше он не найдёт, а возврата домой в Черниговку для него нет. Да и заработок был здесь неплохой, худо-бедно, а семью содержать можно.

Опять же, продовольственное снабжение для шахтёров, не смотря на голодный год, когда в деревнях люди умирали от нехватки пищи, было сносным. Поэтому Парфентий Захарович, проработав почти год на шахте им Артёма, твёрдо решил перевозить семью и на долгие годы обосновываться в Шахтах.

К слову, должно бы напомнить, что шахтёры в советское время считались элитой рабочего класса, опорой государственного строя. В шестидесятых – восьмидесятых годах они имели самые большие заработки, лучшее снабжение товарами, лучшее медицинское обслуживание. Заработки их в разы превышали зарплаты всех остальных профессий.

Молодые шахтёры зарабатывали в те времена значительно больше, чем инженеры. Поэтому, многие молодые парни, окончив школу шли на шахту, и через год-другой разъезжали на новеньких красных мотоциклах «Ява», недосягаемой мечте молодёжи. Стоит ли говорить ещё о том, что шахтёры бесплатно отдыхали на лучших курортах и лечились в лучших санаториях страны.

Конечно, шахтёрский труд тяжёлый и опасный, но государство не в меру нянчилось с шахтёрами, своими любимчиками за счёт других отраслей. Лучшие и самые «жирные» куски из общего пирога получали шахтёры. Но не в коня корм. В конце восьмидесятых, в период т.н. «перестройки» политтехнологи используют шахтёров в качестве ударной политической силы против собственного государства.

А потом, когда дело будет сделано, политический заказ западных кукловодов выполнен, эту некогда элитную часть рабочего класса постигнет участь старухи, оставшейся у разбитого корыта. Большинство шахт закроется, десятки тысяч шахтёров, готовых даже за нищенскую зарплату сутками не покидать шахтный забой, потеряют всякую надежду на работу. Они опомнятся быстро, начнут стучать касками по столичной брусчатке на Краснопресненской. Но это будет уже совсем не страшно, скорее, потешно.

В девяностые годы, чтобы хоть как-то прокормить свои семьи, они полезут на дымящиеся ядовитыми газами старые отвалы породы – терриконы. Рискуя жизнью, будут перебирать горящую породу, в поисках куска угля, который случайно оказался в отвале в годы их благоденствия. Пойдут с ручными, затасканными до предела, самодельными тележками по старым свалкам шахтных отходов, с утра до вечера разгребая социалистический мусор и радуясь каждому найденному куску металла, растащат на кирпичи и металлолом здания брошенных шахт.

О своей бывшей жизни они будут вспоминать, как о чудесном сне. Некогда цветущие шахтёрские посёлки превратятся в гетто нищеты и беспробудного пьянства. Целое поколение зрелых, сильных, опытных сгинет безвременно из-за чрезмерного употребления суррогатного алкоголя, болезней, безденежья, тоски и беспросветности. Вот такие жестокие уроки преподносит порой жизнь. Да идут ли они впрок кому-нибудь?

Заручившись на шахте выделением земельного участка под строительство дома, Парфентий взял отпуск и в октябре 1933 года приехал в Черниговку с намерением забрать семью в Шахты. К тому времени, старшая дочь Галина вышла замуж и имела свою семью.

Старшему сыну Василию (23.05.1910— 6.01.1944) уже исполнилось двадцать три года. Он оставался хозяином в доме, пока Парфентий Захарович отсутствовал, и наследовал хозяйство в Черниговке. Не мог с ним сразу ехать и Михаил (17.11.1918), поступивший после окончания семилетки в Обиточенский ветеринарный техникум.

Поэтому, переезжать на новое место жительства собирались Елизавета Семёновна и младшие сыновья двенадцатилетний Пётр и самый младший Иван, которому было девять лет. Однако, Елизавете Семёновне пришлось задержаться с переездом, чтобы оформить какие-то бумаги.

Но детям на новом месте надо устраиваться в школу, поэтому Парфентий Захарович возвратился в Шахты с Петром и Иваном. Елизавета Семёновна приехала через месяц.

Первое время пришлось снимать флигель в Нахаловке. Так нелестно в народе называли посёлок в Артёмовском районе, образовавшийся стихийно, самовольным заселением. Флигель – смело сказано. На самом деле это крохотная летняя кухня, единственным достоинством которой была печь, занимавшая половину единственной комнатушки.

Уже в пятидесятые годы, когда Пётр работал на Шахтинской ГРЭС и проживал с семьёй в посёлке электростанции, он частенько, возвращаясь из дома отца в посёлок ГРЭС, проходил по той улице в Нахаловке, на которой он в тесной кухоньке провёл первую зиму в Шахтах.

И каждый раз, старался разглядеть в глубине двора крохотную мазанку, которая по-прежнему верой и правдой служила хозяевам. И сердце его сладко щемило, и комок подступал к горлу. Дорогой сердцу кусочек детства остался с тех пор в той старенькой летней кухне.

Тяжёлую зиму 1933—34 года семья перекантовалась, по-другому не скажешь, в съёмной кухне в Нахаловке. Та зима была нелёгкой во всех отношениях. Неустроенность быта, трудности с продуктами, тоска по родной Черниговке и близким, которые остались там. К тому же, зима выдалась не по – южному снежной и морозной.

Украина переживала последствия голода 1932—33 года. Не выдержав голода, от язвенной болезни умер в Черниговке младший брат Парфентия Яков, который жил со своей семьёй и матерью Екатериной Семёновной в старом доме их отца Захара.

В начале 1934 года шахта выделила Парфентию Линнику участок под застройку в молодом, быстро разросшимся посёлке Первомайском. Посёлок длинными и широкими улицами раскинулся фактически на самом краю города. Застраивался он бывшими крестьянами из ближайших хуторов и станиц. Многие жителей этого посёлки были выходцами из Украины.

Участок, нарезанный в конце длинной, более полукилометра, улицы Степной, был размером в 20 соток, значительно меньше того, что остался на родине в Черниговке. Улица постепенно спускалась в долину реки Кадамовка вдоль ручья, впадающего в эту речушку.

В конце улицы спуск становился круче, поэтому один конец стороны участка, выходящей на улицу был на метр выше другого. Длина уличной стороны составляла около тридцати метров. В глубину участок также имел спуск в маленькую долину ручья не более метра в ширину, который пересекал весь участок параллельно улице.

Вся долинка этого безымянного ручья входила в участок, и только противоположный подъём уже шёл по другому участку, выходящему на соседнюю улицу.

Непаханая земля на участке была чернозёмная, особенно, в долине ручья, намывшего жирный ил по своим берегам. Но главное, это был свой клочок земли, за который можно было зацепиться, приложить руки и превратить его в родной дом, то отчего пришлось отказаться на родине.