Наталья Есина - Забытая ария бельканто

– Вот, нотариус передал. Вернее, помощница его. В общежитии поджидала. Сказала – личное.

– Разберемся. Руки у тебя ледяные, – садовник повернулся к Максиму: – Чаю налей, пожалуйста, – он нарочито выделил последнее слово.

– А что, варежки с обогревом сломались?

Виолетта беспомощно пискнула:

– Иван Семенович!

Садовник помог ей снять пальто, недовольно зыркнув на Максима.

«Прикинулась невинной овечкой, а тогда коршуном налетела. Откуда что взялось», – Максим пытался разглядеть на бледном лице Виолетты тень притворства.

– Пошли на кухню. Поешь. Опять небось не ужинала – все для своих кошек экономишь, – садовник приобнял Виолетту за плечи и повел на кухню.

«Интересно, чего Семеныч с ней так возится? Обыкновенная аферистка. Посмотрим, как ужин сметет, скромняга, – Максим решил наблюдать за бабкиной любимицей. – Долго не сможет из себя хорошенькую строить. Проколется. Обязательно проколется!»

– Спасибо, Иван Семенович, – Виолетта резко остановилась, и Максим чуть не наступил на подол ее длинной шерстяной юбки. – Я только попью, если можно.

«Умирающий лебедь, – Максима передернуло. – Статуэтку Оскара в студию!»

Садовник усадил Виолетту на стул. Налил дымящийся чай и придвинул конфеты. Виолетта обхватила кружку ладонями и осторожно сделала глоток. Максим разглядывал письмо, лежащее на столе.

«Один в один, как у меня: конверт коричневый, сургучная печать. И чернила фиолетовые. Прикольно бабка развлекается. Послания с того света шлёт».

Садовник добавил Виолетте кипятка, достал из кармана жилетки небольшой футляр и надел на нос очки:

– « Юдановой В. И. От Стрельцовой А. В. Когда меня не станет! Лично в руки! Вскрыть в присутствии моего внука, Стрельцова М. Ф. Седьмое апреля две тысячи пятнадцатого года ».

«Ого! Тоже за три дня до смерти написано, – удивился Максим. Виолетта подняла голову. Большие серые глаза блестели. – Носом шмыгает. Реветь собралась? Без меня».

– Иван Семенович, во сколько завтра в полицию? – Максим чувствовал на себе изучающий взгляд бабкиной ученицы. Так и порывало спросить: «Чего смотришь, не нравлюсь?»

Суток не прошло, как познакомился с этой девицей, а вбиваемые на занятиях по этикету манеры и навыки общения испарились, как выкипающая вода в надрывно свистящем чайнике.

Садовник резко встал, отодвинул стул – тот противно скрипнул ножкой по кафелю, – подошел к плите и выключил конфорку. Чайник затих.

– К одиннадцати. Я пойду, а вы с письмом разбирайтесь. Виолетта, позвони, как освободишься: до метро подброшу. Или, лучше прямо до общежития.

– Спасибо, Иван Семенович, – Юданова взяла салфетку и высморкалась.

Максим расправил плечи, сунул руки в карманы джинсов и в упор посмотрел в глаза садовнику:

– Я не готов сейчас вскрывать какие-то странные конверты. Особенно, вместе с ней, – он кивнул в сторону Виолетты и заметил на ее щеках слезы. Напор моментально спал, но желания продолжать беседу не возникло. – Без меня разбирайтесь. – Развернулся и вышел в холл.

– Максим! – крикнул садовник. – Алиса Витальевна велела вам вместе читать!

– Перепоручаю это таинство вам.

Перед тем, как захлопнуть дверь в свою комнату, он расслышал приглушенные рыдания Юдановой и утешения садовника:

– Ну, все, все. Бывает. Допивай и поехали. В другой раз поговорите.

Часы в холле отмерили двенадцать ударов. Максим сидел в одежде на нерасправленной кровати. Перед ним – выпотрошенное бабкино письмо. Надо же додуматься засунуть маленький тетрадный листок в пять одинаковых конвертов из плотной бумаги! Это что, новый способ усиления конфиденциальности? Пока открывал, взмок, словно отжался не один десяток раз на кулаках.

«Интересно, у Юдановой один конверт или тоже “top secret”?» 10 10 top secret – (англ.) – сверх секретно – Максим засмеялся, представив, как субтильная Виолетта пытается достать тайное послание тонкими пальцами. Злится. Нервничает, а потом срывается на слезливое причитание и кутается в свой километровый шарф. Внезапно Максиму стало стыдно. Он вспомнил, как орошал слезами подушку первый год учебы в колледже.

Мало того, что знаний английского оказалось недостаточно, и после тестирования попал на два класса младше. Так еще и мерз постоянно. В спальне напротив входа треть стены занимал камин. Топили его с декабря по март два часа в день, строго после завтрака. Максим иногда сбегал с уроков под предлогом взять кофту и подолгу стоял, прижавшись к теплой керамической плитке, любовно поглаживал ее и вспоминал далекую печку в бабкином доме.

Кровать Максима стояла в углу у окна в одну раму, и зимой стылый морозный воздух гулял меж щелей гордым лордом. Ребята смеялись, наблюдая, как перед сном Максим доставал из чемодана невесть как попавшие туда связанные бабкой носки из грубой шерсти. Натягивал их поверх спортивных лосин, а на голову надевал «брейк-дансовую» шапку для кручения. Синтетическая накладка на лбу и макушке защищала голову от вездесущего ледяного сквозняка.

И сырость. Вечная сырость. Максиму казалось, что ее запах преследовал его даже летом, когда наступала жара, и прохлада комнаты спасала от зноя.

Эпопея с умыванием собирала вокруг него по утрам толпу гогочущих сэров. Максим никак не мог взять в толк, почему англичане так ненавидят проточную воду. Дефицит? Но на географии рассказывали, что выпадающие в стране осадки по своему числу превышают число испарений, и острова со всех сторон окружены водой.

А из кранов в школе течет либо холодная, либо горячая. Чтобы набрать теплую, надо заткнуть раковину металлической пробкой на цепочке. И вот тогда уж можешь плескаться сколько влезет. Высморкаться? Пожалуйста! Но потом изволь умываться собственными соплями. А обычная чистка зубов превратилась в пытку. Он раздобыл банку из-под джема и с трудом подпихивал ее к крану, расположенному так близко к краю раковины, что ладонь не пролезала.

Максим тряхнул головой, смахивая тоскливые воспоминания и развернул тетрадный листок в клеточку. Каллиграфический бабкин почерк в который раз приветствовал его вычурными завитушками:

«Дорогой Максимушка! Мой любимый и родной вну́чек! Сейчас я попрошу тебя сделать для меня что-то очень важное! И отнесись к моей просьбе серьезно! Пожалуйста!»

Максим протер глаза.

– Чего это она восклицательные знаки впихнула после каждого предложения? Даже на бумаге продолжает кричать, – он представил бабку в строгом платье из темного бархата. На открытой горловине крупная брошь в форме виноградной лозы с ягодами цвета вина, рюмочку которого бабка позволяла себе по праздникам.

Она надевала это платье исключительно в оперу. Вспомнились сборы на премьеру «Набукко» Джузеппе Верди. «Бука» – про себя назвал ее Максим. Мама в последний момент отказалась ехать. И бабка, отведя в сторону руку садовника, подававшего ей пальто, начала то ли кричать, то ли петь, называя Софью «неблагодарной дочерью и никудышней матерью». А Максим стоял на лестнице, вжав голову в опущенные под тяжестью чувства вины плечи.