Александр Вельмякин - Бог любит добрых роботов

– Здравствуй, доченька! – Глаза Маши расширились, губы непроизвольно прошептали ответное приветствие. – Никогда не забуду, как, смотря на тебя ещё малышкой, осознал – ты самое дорогое, что есть на свете. С годами моя привязанность дополнилась восхищением. В тебе проявилась будущая красота, чудесные вьющиеся волосы и глаза, полные недетской мудрости. Как отец уже был влюблен в тебя, был озабочен предстоящей судьбой и всем своим существом переживал из-за опасностей, неизбежно подстерегающих ребенка любого родителя. Я безмерно мучился, решаясь на задуманное.

Доченька, я поставил эксперимент, определенным образом изменил структуру твоего мозга, надеясь расширить способности к восприятию. Убежден, что это поможет заглянуть за границы доступного людям, в тот мир, что лишь обрывками видел сам. Нет оправдания такому вмешательству. Но всё же обязан объясниться, хотя бы с помощью записи. Самого меня уже нет в живых.

Маша остановила запись. Лицо отца замерло, выражая извинение. Шокированной девушке было сложно понять о чём он сожалеет больше – о поставленном над ней эксперименте или о собственной смерти, лишившей возможности видеть дочь воочию. Два этих известия взаимно притупляли болезненную остроту. Маша не догадывалась, что отец специально смешал обиду и утрату, стараясь смягчить неприятные новости.

– Дочка, думаю ты стремишься к знаниям. Когда-то и я просыпался охваченный азартом узнавать новое, но только в двух случаях из ста находил материал, удовлетворяющий запросам человека с чрезвычайно широким кругозором.

Чуть ли не сквозь слезы Маша улыбнулась. Она не забыла эту особенность отца – расхваливать себя.

– В информации от окружающих мало ценного, большей частью флирт да лицемерие, чтобы это понять, много времени не потребовалось. Часто я, не сдерживаясь, кривился, видя пустую трату сил в попытках занять видное положение, морщился, зная, что и в кругу семьи люди плетут интриги и даже с собой остаются неискренни. Целый пласт человеческих отношений рожден низменным копошением, так схожим с клубком расталкивающих друг друга червяков. Что с таких взять?

Сам старался жить по-другому – управлял потоками достоверной информации, формировал отчеты, разрабатывал инструкции, с восхищением, близким к содроганию, совершенствовал свою лабораторию. Словно хорошо отлаженный организм, она функционировала благодаря незначительным, легко заменяемый человечкам. Я добился максимальной производительности. Каждое действие сотрудников регламентировал, описывал и зажимал в рамки установленных Правил.

Я искренне считал, что добился многого, пока однажды не представил, как вызревали мысли того или иного выдающегося человека, как перерождалось впитанное. Творчество и мысли, некогда живущих, обретали новые формы, но, по сути, сохраняли прежнее содержание. Поколение за поколением какая-либо идея совершенствовалась, оттачивалась, адаптировалась, и каждый раз считалось, что достигнуто совершенство. Пока не рождалось новое поколение, и кто-то, загораясь той-же идеей, в рассвет сил своих – будоражил умы. Часто дети, взращенные на творчестве отцов своих, превосходили их и в то же время сами становились родителями.

Направив все силы на поиск истины, я оказался в тупике. Миллионы людей жили абсолютно одинаково, поколение за поколением сменяя друг друга, лишь изредка создавая новые формы, но всё равно не способные изменить сути. Во что бы не облекалась мудрость, она всегда говорила об одном и том же, не давая возможности вырваться из круга обреченных.

Я задыхался, лишенный возможности двигаться по пути познания. Упершись в пределы человеческого восприятия, не нашел иного пути, кроме как копаться в себе. Стал искать ошибки в органах чувств, сравнивать их с приборами – глаза с микроскопами, уши с акустическими датчиками, а мозг с центром обработки информации. В итоге я пришел к выводу, что их работа несовершенна. Пусть и без злого умысла, меня с детства пичкали продуктами, затуманивающими восприятие, поили дурманящими напитками. Повзрослев, я делал это сам.

Уже позднее я проживал годы, надеясь на восстановление. К сожалению, нанесенный вред оказался невосполним. Проводимость нервных волокон была нарушена, а тончайшая настройка нейронов безнадежно сбита. Я с горечью осознал, что навсегда останусь инвалидом с искалеченной способностью тонко чувствовать и познавать.

В итоге только один путь определил для себя возможным, и не факт, что ты его, дочка, одобришь. Я решил «разогнать» свой организм, пожертвовать здоровьем, но пробиться сквозь застилающую восприятие пелену. Мною был разработан целый комплекс психоактивных веществ, способных встряхнуть сознание подобно вспышке сверхновой.

Моделируя химические формулы, я эксплуатировал организм на грани возможного, повышал амплитуду мозговых ритмов и действительно увидел новое – удивительные вещи, явно не принадлежащие земному миру. Неспособный остановиться, я понимал, что рано или поздно придётся расплачиваться.

Твоё появление заставило разрываться между желанием жить, видеть, как взрослеешь, и желанием продолжить опасный путь познания. В итоге я продолжил, но не ради эгоистичных побуждений, а ради тебя. Ради того, чтобы передать самому дорогому человеку, пожалуй, самое ценное, что существует в этом мире – незамутненное восприятие и добытые знания, пусть и ценой собственной жизни..

Отец на голограмме что-то продолжал говорить, но Маша уже не слушала. Способность девушки к восприятию оказалась исчерпана.

И без того редкое общение Маши с матерью сошло на нет. Женщина особо не беспокоилась, списывая замкнутость на романтические настроения. Девушка хорошела с каждым днем.

Не особо мнительному человеку хватало положительных результатов школьных тестов. Так и заключения врачей не вызывали опасений. Маша по-прежнему не ела за общим столом, предпочитая кафе и натасканные с кухни фрукты. Большую часть времени она проводила с Неваляшкой в своей комнате, либо гуляя на улице.

У женщины сложилось впечатление, что в доме живёт посторонний человек, совершенно незнакомый и мало предсказуемый. Девушка ничем не делилась, не рассказывала об обычных для подростка переживаниях. Не рассказала она и о случившемся в парке, и о сообщении отца. Недетская самостоятельность дочери обескураживала, а спокойствие отталкивало. Она будто знала заранее, что сейчас скажет мать, в то время как её собственные слова, наоборот, оказывались полной неожиданностью.

– Мама, выяснилось, что отец умер и оставил мне наследство, свой дом и лабораторию. Я намерена переселиться. – Спокойно, словно говорящий автомат, констатировала девушка.