Cергей Евсеев - Чемодан, вокзал, Россия. Сборник очерков и рассказов

– Евсеев, – отвечаю, глядя прямо в ее кошачьи карие глаза, стараясь при этом не мигать, все-таки ж не семнадцать лет мне, когда мог впасть в полуобморочное состояние от одного только вида оголенных девичьих коленок. А сам, не опуская глаз, вынимаю из пакета еще одно яблоко и ей протягиваю.

– Это вам, – говорю, – Ирина Георгиевна (с перепугу-то сразу вспомнил имя-отчество новой классной руководительницы своего сына), угощайтесь.

– Спасибо, – отвечает и яблоко второе у меня охотно весьма из рук берет. И глаз ведь при этом, плутовка, не отводит. Затем этак медленно с корточек поднимается во весь свой немаленький рост и молвит оттуда, с высоты Эйфелевой почти что башни (я-то на земле, а она на метровом своем крыльце-постаменте плюс своих метр семьдесят с хвостиком на каблуках):

– Так я вам вчера вечером звонила! – радостно так восклицает, с детским почти восторгом, как среднего уровня ученица (ну, вылитая ведь школьница!), неожиданно получившая пятерку за ответ у доски. А потом, чуть тише и спокойнее, как будто спохватившись – чего, собственно, радоваться-то! – добавляет:

– И не дозвонилась…

– Правильно, – говорю, – я по четвергам работаю допоздна – сдача газеты в типографию. – А сам думаю: вот, блин, влип! Она, значит, звонила и не дозвонилась. А я, получается, сам пришел, как будто меня за руку кто привел и прямо из рук в руки передал этой взбалмошной училке: нате, мол, Ирина Георгиевна, пожалте, вот вам Евсеев старший в полное ваше распоряжение.

– Ну, пойдёмте тогда в класс, – этак загадочно молвит мне сверху, со своей невероятной вышины, эта самая Ирина, значит, Георгиевна и на каблучках своих довольно-таки бойко для своей комплекции разворачивается. И я, – куда уж деваться, коль приперли к стенке! – схватив свои авоськи, покорно, как телок на привязи, посеменил вслед за ней, чуть ли не спотыкаясь от охватившей меня всего внутренней дрожи. Хотя чего, спрашивается, и волноваться так – обычное ведь дело: молодая смазливая училка решила использовать дармовой труд отцов своих подопечных, чтобы привести в порядок перед началом нового учебного года свой класс, в который эти самые подопечные и зайдут первого сентября – неделя всего осталась – дружной многоголосой толпой после торжественной школьной линейки, посвященной Дню знаний.

В гулком и пустынном школьном коридоре меня снова бросило в жар – в очередной раз я ощутил душой чудесное возвращение в раннюю свою юность. И снова почувствовал легкое головокружение, едва успев справиться с предыдущим, вызванным неожиданным «явлением» молоденькой учительницы своего сына. А дело было все в том, что я как будто бы попал в собственную свою школу: те же коридоры, то же расположение лестниц, кабинетов, спортивного зала, столовой – в общем, все-все то же самое. Как я сразу-то, еще на улице, не понял, что это – «моя» школа. Ну, в смысле, точно такая же по архитектурному решению, как моя старенькая, 70-х годов постройки, школа, которая казалась такой новой, такой современной (куда там!), когда переступил ее порог в первый раз – ну, не в первый, конечно, класс перейдя, а в пятый, как вот и мой оболтус теперь. Только находится она за четыре с лишним тысячи километров отсюда: в краях, куда, как говорится, Макар телят не ганивал. И многие здесь вряд ли даже поймут, о каких таких местах, на столь умопомрачительные расстояния удаленных, идет речь. Ну, и бог сними. Ведь даже на расстоянии и в шесть, и в восемь, и во все десять тысяч километров отсюда тоже наверняка найдутся школы с точно такой же вот «современной» для тех далеких 70-80-х годов архитектурой. Потому что все мы жили тогда в одной большой (просто огромной!), дружной, красивой и счастливой стране под названием Советский Союз. О которой эта вот девица, что виляет сейчас впереди меня своими аппетитными, как шанежки, бедрами, наверное, только в учебниках в своем пединституте читала, да и то вскользь. Ведь есть сейчас, о чем читать и что смотреть по ночам по телеку, что нам в свое время было недоступно.

А я вот, старый пень, распустивший слюни перед юной училкой своего подрастающего сына, как раньше, по старинке, считаю свою бывшую, канувшую нынче в Лету родину, красивой. Потому что она и в самом деле обалденно красивая. Особенно если охватить ее всю взглядом из окна поезда, следующего из конца в конец по Транссибу – от Москвы до самых до окраин, аж до Тихого океана. За которым, между прочим, уже рукой подать до Японии, откуда вожделенные кассетные магнитофоны в те далекие 70-80-е годы попадали к нам только лишь посредством контрабанды. А дальше – и американские берега не за горами, к которым так много наших нынче прибило и так многих продолжает еще тянуть, как магнитом…

Да ведь и дружная, без всякого сомнения, была та моя прекрасная страна, которая осталась в далеком-предалеком детстве – закончилась вместе с ним, истекла золотой струйкой, как тягучий майский мед, да и канула в Лету. Потому что, к примеру, класс мой был сплошь «Третий интернационал»: от немцев до казахов и от прибалтов до китайцев с корейцами, не говоря уже о тысячелетней замеси всякого русского человека на монголо-татарской крови. Ну и вот еще почему: поедешь на север, поедешь на юг – везде тебя встретит товарищ и друг! Так пелось в песне, и так было в жизни. А что сейчас? Разделились резко и бесповоротно по национальному признаку на хохлов, кацапов и всех остальных… айзеров.

А между тем очарование юности, так неожиданно нахлынувшей в силу внешних обстоятельств, меня все не покидает. Напротив, даже усиливается по мере приближения к конечной цели. Вот и лестница знакомая, приветливо зовущая вверх, на второй и третий этажи, где кабинеты химии, физики, биологии – старшие, в общем, классы. А там – и «Ася», и «Вешние воды», и «Первая любовь», как водится – все там было, и всего много, и даже подчас с избытком: и новых знаний, и впечатлений, и влюбленностей, и первых разочарований тоже. От нахлынувших воспоминаний этих и чувств начинает глухо стучать в висках. А моя проводница в прошлое все цок да цок своими бойкими ножками на звонких каблучках по старой, видавшей виды лестнице, тоже родом из моих детства и юности, и влечет меня за собой, лукаво взглядывая чрез плечо – все выше и выше. Куда же, казалось бы, еще выше? Разве что – к облакам.

И вот мы резко останавливаемся возле двери класса – учительница моего сына, только что представлявшаяся мне моей одноклассницей (на кого же она в самом-то деле так похожа из наших девочек, из сборного нашего 10-го «а»? ), легко распахивает дверь и приглашает меня в пустой, без парт, остро пахнущий свежей краской класс. И снова легкое головокружение, ну, надо ж, бывают же такие совпадения: класс моего сына совпал по расположению на школьной карте с моим собственным. Только у меня был класс литературы с портретами классиков на стенах, а у сына моего, судя по изобилию видов Лондона – иностранных языков. Стало быть, и училка эта классная, Ирина Георгиевна, будет учить их правильному произношению неправильных английских глаголов. Я растерянно оглянулся по сторонам – за что бы еще зацепиться взглядом – знакомое, родное, все из той же, канувшей в Лету жизни. Нет, вроде бы больше не за что. Здесь все абсолютно новое, несмотря на старые стены: и доска, и окна из металлопластика, и шкафы…