Николай Лукьянченко - Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков

За южным крылом П-образного здания они вошли в восточном торце в тамбур с потрёпанными не менее ворот дверями, поднялись на третий этаж также по разбитой и заваленной партами, книгами и картами лестнице.

Физзал (так обозначала надпись над дверью это спортивное помещение баскетбольных размеров), помещался, действительно, на третьем этаже. С трёх сторон его освещали трёхрамные окна. Отныне ему суждено было на целое лето приютить тридцать три молодца ССО «Эфиоп».

Выбрав себе места из тридцати трёх аккуратно заправленных раскладушек (всё-таки ждали приезда и последней группы), ребята привели себя в порядок и поспешили в столовую.

Там уже вовсю работали челюстями первопроходцы.

Вновь прибывшие, мягко говоря, тоже хотели есть. На первое им дали в железных чашках нечто горячее и дурно пахнущее, вроде собачьей похлёбки. На второе в ту же чашку был брошен комочек каши, именовавшейся почему-то пловом.

Олег Батурин, глотая его с трудом, высказался:

– Говорят первый блин комом, а тут пловом давимся, значит не так уж и плохи наши дела.

– Лучше фунт каши, чем фунт лиха, – успокоил его Володя Чирикин, остролицый, кареглазый, подвижный, как юла, боец из бригады дорожников.

– У бойцов в желудках смеха больше чем каши, – проиронизировал Олег у окна раздачи.

– А ты что приехал сюда есть или работать? – зло отрезала в ответ щуплая девушка-повар Зульфия, черноглазая горянка далёкого Дагестана, подавая компот, который был такой же, что и болотная вода, в обилии разлившаяся вокруг. И, как минуту спустя, выяснил Батурин, он мало чем отличался от неё и по вкусу.

– Пища богов, – заметил кто-то.

– Якутских? – бросил Олег.

– Что ты, им она не по зубам, зубы обломают, – хрипло вклинился в разговор Боря Радько. – Им жир тюлений – олений подавай.

– Во, боля, как говорит наш комиссар, зубастики приехали. Смотрите, зубки-то, зубки-то беречь надо, – подчёркнуто важно с подщуром левого обесцвеченного, видимо, голубого раньше глаза, смотревшего на ребят по – орлиному хищно, заключил Сергей Долгополов.

– Такой пищей и такими советами-молитвами сбережём, сбережём, – скрестившись с насмешливым глазом Сергея ещё голодными и оттого блестевшими сталью глазами, парировал Олег.

– Совет да любовь – никому не мешают. А вот насчёт молитвы ты это нехорошо сказал. Неплохо бы и маленькое обрезание сделать…

– Чего, чего? – бросил Олег.

– Известно чего – языка. Отрастил уж очень, – процедил, прозванный позднее «Сэр Гейем», Долгополов, выходя из-за стола.

– Гм, у вас и десерт сносный, – улыбнулся молчаливым бойцам Батурин.

– Каков поп, таков и приход, – осуждающе проговорил Боря, когда они вышли из-за стола, недовольные молчаливой затаенностью бойцов.

После ужина, как и многие другие, они пошли бродить по городу. Заходили в магазины, желая убедиться в страшных картинах, рисуемых рассказами о Крайнем Севере, как о крае крайней нищеты и голода. Тем более, что сегодняшний ужин дал пищу для подтверждения этих картин. Но на прилавках магазинов под стёклами холодильников красовались куски мяса, круги масла и сыра. А для особо жаждущих среди барматушно-коньячных этикеток красовались и скромные бутылочные фартучки с надписью «Питьевой спирт».

– Жить можно. Даже есть что пить! – заключили студенты и зашагали дальше, уверенные в завтрашнем дне. Ведь жизнь студента, как показывала уже не раз их студенческая жизнь, прекрасна и удивительна особенно тогда, когда есть хотя бы маленькая надежда позавтракать на следующий день. А уверившись в том, что смерть от голода им не грозит, Батурин и Радько, ещё не принимавшие близко к сердцу тёмные картины, нарисованные как командиром, так и бригадиром, устремились к стадиону, где, согласно афишам сражались местные асы футбола из клуба «Авиапорт» и химики из иркутского «Химика».

Конечно же, у лётчиков и ноги и мяч летали во много раз быстрее и лучше, чем у химиков. И как не химичили химики из «Химика», три безответных мяча трепыхались в сетке их ворот. Трибуны стадиона зеленели студенческими куртками с эмблемами вузовских отрядов чуть ли не из всех городов Союза. Олег и Борис встретили бойцов и из своего «Эфиопа», уже патриотично болевших за «якутят» и потешавшихся с удовольствием над неудачами приезжих мастеров – «иркутят».

Матч закончился, и чёрное без единой травинки поле стадиона опустело.

Солнце скрылось за горизонтом пару часов тому назад, а закат только продвинулся к северу, но не потух.

Потерявшие ощущение времени студенты отправились на дамбу знакомиться с красавицей Леной. Каждый из них волновался как впервые идущий на свидание, когда собственной смелости ещё не хватает, чтобы справиться с охватившей сердце робостью, и когда мальчишеское самоутверждение ищет опору в друзьях или в друге. Веселясь и развлекаясь собственными силами, играя каждой мышцей и остротой ума, они пытались отыскать в каждом жесте, слове, взгляде неожиданный поворот мысли, способный взорвать смехом любую ситуацию их жизни. Такова юность. Всё в ней в это время остро и революционно. В её прекрасные моменты достаточно одного меткого слова, анекдота, ловко и к месту ввёрнутого каким-нибудь юмористом, как всё сущее переворачивается, свергаются авторитеты, и водопадом гремит гимн молодости – смех. Так было и теперь. Пока. Пока вдруг за поворотом дороги не показалось безбрежное море. Безбрежное море Лены.

Но лишь на одно мгновение спокойно и холодно встретила весельчаков неоглядная, вкручивающая волны и зыбь в могучую мощь потока воды великая Лена. Словно подслушав колкости и остроты студентов, подшутила над ними и Лена. Тысячи комаров рой за роем ринулись навстречу молодым юмористам и с удовольствием стали с ними знакомиться.

– Ай! – дёрнулся Боря Радько, врезав себе по длинной тонкой шее, змеёй выползшей из-под его пшеничных снопов – волос. Все обернулись к нему, не поняв его визгливого юмора.

– Что вытаращились!? – обиделся Борька, с брезгливостью рассматривая свою окровавленную ладонь.

– Ты чего дерёшься, Боря? – спросил его сосед и тут же влепил себе громкую пощёчину. – Ах ты, гад!

– Братцы! – испуганно заорал Радько. – Вамп… – и уже после очередного шлепка закончил, – иры!

– Какие ещё «Иры»? И почему нам? – попытался перекричать его кто-то, но тут же и сам, замахав беспорядочно руками, подтвердил. – Точно. Вам, вам. Вампиры! Вампиры!

Дружный хохот, переросший в подобие «Ура!», через секунду потонул в громких шлепках и оплеухах, посыпавшихся со всех сторон.

Студенты бились так безжалостно, что, казалось, каждый поставил цель: уничтожить самого себя до наступления темноты. А так как ночь в это время приходила в Якутск только во втором часу, наши герои надолго стали невольными донорами несметных полчищ комариного племени. И в следующие вечера остерегались ходить на свидание не с Еленой прекрасной троянской, а с «кровавицей», вместо красавицей (как прозвали её в тот вечер искушённые искусанные), Еленой якутской.