Николай Лукьянченко - Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков

– Ладно, выпусти!

– Сдаёшься?

– Выпусти, говорю!

Олег приподнял бивень, освобождая Вячеслава. Узкий лоб Левитского, взмокший и прорезанный морщинами, перечеркнулся липкими волосами и как-то разом надвинулся на глаза, выдавливая их тяжестью злобы, кипевшей в нём. Руки его опять потянулись к Олегу.

– Я тебе припомню…

– Не сомневаюсь. Не велика слава для Вячеслава под бивнем мамонта лежать и всему миру угрожать, – скаламбурил и Батурин. – Зато, какая честь бивню…

– Я постараюсь, чтобы и твоя башка оказала честь какому-нибудь кирпичу.

– Вячеслав, успокойся же, наконец! Пётр Петрович, пора кончать затянувшийся визит! – резко и властно выкрикнула Анжела.

– Да, да, пожалуй, ты права, – выдавил глухо, молча и спокойно наблюдавший происходящее Габеев.

– Идём, Олег, – уже обращаясь к Олегу, сказала девушка и

потянула его к выходу, как с поля боя. – Идём. Идём. Дался

вам этот мамонтов бивень.

Олег и Анжела вышли из затхлых коридоров музея и только на улице почувствовали, что, наконец-то, они могут остаться вдвоём.

– Ты расстроился? – спросила Анжела.

Батурин тут же ответил: – Я? Что ты? Нет, что ты, Анжелочка. Жалко только немножко.

– Кого? Вячеслава?

– Мамонта.

– Как это понимать?

– Умирал и не знал, что его могучий бивень спустя тысячи лет будет весомым аргументом в возвращении разума человеку.

– А-а… Ловко подмечено. Я рада за тебя. Ты вёл себя тоже неразумно, хотя и смело.

– С тобой мне не страшно было бы и на мамонтов ходить, спасительница ты моя.

– Вот ты и надо мной смеёшься.

– Вовсе нет. Ты мой ангел хранитель. Анжела, я действительно, благодарен судьбе, что она подарила мне встречу с тобой. А сейчас я счастлив, что мы, наконец-то, вдвоём. И уже никто не помешает мне смотреть в твои глаза. Прикасаться к … – проваливаясь в бездну невысказанных слов, как и руками к отклоняющейся от него Анжелы, попытался приблизиться к девушке Батурин. Ему так хотелось ощутить реальность присутствия очаровательной сахалярочки, образ которой с самой дамбы прокипал сквозь сознание, но не находил опоры в ощущениях, что он потянулся к ней не только руками, а и всем телом.

– Смотреть – можно, но прикасаться – не обязательно, – засмеялась Анжела, перехватив обеими руками его руку у предплечья, и, неожиданно для расстраивавшегося уже неудачной попыткой поиска близости Олега, прижалась грудью к его успокаивавшимся, но ещё напряжённым мышцам. Это длилось лишь миг. Но и мига хватило, чтобы Олег почувствовал как, в месте, где прикоснулась грудь Анжелы, прожигающим ударом тока взорвало надсадную боль и мгновенно разлило её горячей лавой по всему телу, электризуя его до самых волос, наливая каждую клетку жгучим сладким желанием близости.

В подсознании Олега вновь закачалось над холодной водой сегодняшнее горячее солнце и влилось в сердце жаркой волной то ли света, то ли свинца, одинаково прожигавшего тело, как и тогда, когда Анжела, отчеркнув дамбой воду от неба, вдруг вновь соединила их, как молния, своим обнажением.

И если тогда лишь лёгкий купальник скрывал запретные желанные тайны юной красавицы, то теперь уже будто бы не было и их.

Они замедлили шаги.

Упругая щека Анжелы была рядом у самых губ Олега. Он уже хотел поцеловать её, шутя и сближаясь. Но из подъезда неожиданно вывалила какая-то подвыпившая компания парней и девушек и пронеслась мимо.

– Что это с ними? – спросил Олег, скорее для того, чтобы загладить неловкость от мысли о поцелуе, чем для того, чтобы знать что.

– Не обращай внимания, милый, – ответила Анжела. – Лучше посмотри вон туда. Это моя редакция газеты. Хочешь, я тебе покажу её? Идём.

В приёмной редакции республиканской газеты «Якутия» было тихо, спокойно.

Анжела отперла одну из дверей быстро и бесшумно.

– Входи! Здесь я работаю. Иногда, даже ночью. Мой шеф разрешает мне. Проходи. Проходи. Садись. Это кабинет редактора Виктора Фадеевича Корина. Сколько раз я бывала в нём. И днём и ночью. Но днём я его всегда боюсь. Только ночью он меня очаровывает, завораживает, вдохновляет. Странно, правда, ведь? А тебя? – заговорщицки шептала Анжела.

– А меня – ты! – ответил ей так же шёпотом Батурин, умышленно натыкаясь в полутьме на Анжелу и напрягаясь жарким теплом предчувствия близости.

– Ой, ты о своём… – отстранилась ускользающим движением хозяйка ночной редакции от устремившихся к ней рук Олега. – Хочешь, я приготовлю кофе? – спросила она и тут же исчезла за незаметной дверью кабинета, спрятанного от посетителей полками, шкафчиками на декорированной ценными породами дерева стенке.

Олег с очередным удивлением рассматривал тончайшие инкрустации, ставшие в последние времена непременным атрибутом власти больших и малых, значительных и незначительных редакторов, директоров и прочих шефов, замов и замзамов. Анжела вернулась также невидимо, как и исчезла. В руках она уже держала чашки, расточающие сладостно-горький аромат кофе.

– Когда я здесь работаю, я забываю обо всём на свете. Я становлюсь сама себе шефом – властелином мира. Я двигаю жизнью и смертью вселенных, фараонами и их рабами. Никто не в силах перечить мне в такие минуты. Палец вниз и кончен бал, – полушутя, полусерьёзно гортанила грудным таинственным голосом Анжела, погружаясь в огромное редакторское кресло, стоявшее за большим тяжелым столом.

Слева от двери, сразу за шкафом, заполненным кипами папок и подшивками газет стоял кожаный диван. С него можно было созерцать всю залитую белой ночью комнату, оставаясь в независимом полумраке интима.

– О-о-о! Твой шеф толстовец!

– Это почему ж?

– А вот диван. Знаменитый яснополянский диван из кожи, на котором, как рассказывают экскурсоводы, происходили всякие таинства и с героями Толстого, да и с самим Львом Николаевичем. Пойду, «лягу-прилягу», может быть, и со мной случится какое-нибудь таинство, – шаманил Батурин, направляясь к дивану с мыслью о том, что Анжела непременно захочет перебраться на него тоже. И тогда. И тогда, то, что не покидало его сознание ни на мгновение с самых первых минут встречи с Анжелой, начнётся оно.

– Остановись, о, смертный, это же прокрустово ложе. Толстовцем можешь ты не быть, а вот толстенным станешь. На нём не удлиняются, а укорачиваются таланты и в самомнении толстеют, – остановила его Анжела. – Это диван не для отдыха толстяков.

– А для чего ж?

– Не догадался? Нет?

– Для утех и этих и тех, – продолжал подыгрывать Анжеле Олег.

– Я вижу: ты от скромности не умрёшь.

– Что есть, то есть. Талант не купишь и не пропьёшь. Бабушка мне дважды об этом говорила.

– Скорее бабушка надвое сказала, – неожиданно громко и игриво крикнула Анжела. – Прикоснись рукой к спинке дивана.