Андрей Дудко - Последователь

Свободны у нас лишь бездомные собаки – вот из кого нельзя извлечь выгоду. Это последний класс городского дна, истинные подонки человечества. Только они, шатающиеся на краю общества, способны смотреть людям в датчики зрения.

Я летел в ночном небе и смотрел, как стадо коров спасается от кошмарной угрозы. Вдруг в прихожей затрясся телефон. Узнав мой номер, Толик звонил каждое утро.

– Снова твой блаженный звонит! – крикнула Ольга.

Я скинул одеяло, вышел в прихожую и поднял трубку. Перед глазами стоял виденный сквозь звезды бег коров. Толик хохотал и стучал по кнопкам – связь подавлялась звуками тонального набора.

– Это я! Я… придумал …!

– Привет, – говорю, закрыв глаза. – Опять разбудил.

– Мы должны построить… идиота! Выходи!

– Через пятнадцать минут.

– На нашем месте, – сказал Толик и повесил трубку.

Солнце за окном висело низко и походило на божество. Я прошел на кухню, вскипятил воду в чайнике. Поставил чай на подоконник, сел рядом на табуретку и уставился в окно. Зашла Ольга и для отвода глаз полезла в крупы.

– Куда собрался? – спрашивает.

– Не знаю. Толик что-то придумал.

– Ты заметил, что нам никто, кроме него, не звонит?

– Это потому, что у тебя нет друзей.

– Да, и вот я подумала, – а зачем мне телефон? Зачем ишачить на работе и оплачивать твои звонки?! Чтобы ты потом по помойкам шлялся?!

– Никто тебя об этом не просит.

Вообще-то у нас были совместные сбережения, но я не опускался до того, чтобы о них напоминать.

– Я, может, тоже хочу уволиться! – раскричалась она. Должно быть, долго держала в себе.

– Уймись, пожалуйста, – сказал я. – Мне надо идти.

На улице солнце еще больше походило на божество. Свет вращался в небе по слепящим орбитам и слоями ложился на сухую землю.

Толик ждал меня на карьере, и с собой у него была стопка книжек. Он рвал их на страницы и бросал под ноги.

– Слышал меня, Андрюша? – говорит. – Будем делать большого бумажного идиота.

Его ожог покрылся ежиком волос, к серьге была приделана золотая цепочка. Рвал он плохо – много бумаги оставалось на корешках.

– Ну что ж, прекрасно, – отвечаю.

– Когда я придумал, была ночь. Я увидел идиота, стоявшего во дворе, и вскочил!

– Приснилось, короче.

– Нет. Я спал, но не приснилось. Придумал.

– И это будет большой бумажный идиот.

– Представь только, – сказал он и посмотрел в небо. – Большой, как пятиэтажка.

Я тоже посмотрел.

– И вправду большой, – говорю. – Но этих книг нам не хватит.

– Это последние. Я рвал всю ночь.

До меня стало доходить.

– И где бумага?

– На полу.

– Бля, – говорю. – Это ж сколько ее там. Всю квартиру, наверное, завалил.

Толик самодовольно улыбнулся.

– В точку.

– Так что ж ты ее без присмотра оставил. Сидел бы там.

– Зачем?

– Уверен, что ее никто не тронет?

Он изменился в лице и оглянулся на дворы.

– Я даже не подумал об этом. Надо скорей возвращаться.

Спрыгнул с камня, спешно собрал лежавшие под ногами листы, переложил мне в руки и побежал вверх по склону. Я с прижатой к груди стопкой не торопясь пошел за ним.

Он ждал меня возле подъезда, переминаясь от нетерпения.

– Ну что же ты! Не тормози!

Я оставил стопку листов у входа, Толик взбежал по лестнице и с разбега всадил ногу в дверь своей квартиры. Вставленные в косяк щепки посыпались на пол, а дверь не открылась – с той стороны ее блокировала бумага.

– Не сметь! – крикнул Толик и протиснулся в щель. Я надавил на дверь и протиснулся за ним.

Бумага покрывала всю прихожую от стены до стены, подпирала трельяж и стекала в зал, где возле пустого книжного шкафа скапливалась в горку. В море бумаги дрейфовали обложки и корешки.

Мария стояла в дверях спальни и рыдала, вся как заплаканный глаз. Сергей и Володя стояли по щиколотку в бумаге и пытались сгрести ее в одну большую груду, которая при нашем появлении расползлась во все стороны.

Как арбузы, выросшие в кубическом ящике, сыновья Толика повзрослели в пьянстве, потому имели плохую нервную систему и часто бывали подвержены ураганам истерик. Но сейчас ветры не дули – наверное, для этого им нужен был свежий воздух. Сергей и Володя вели себя воспитанно и скромно.

А, это они просто трезвые были.

– Папа, – сказал Сергей, – смотри, что с нашими книжками!

– Я уже видел, – ответил Толик. – Никуда не годится.

– Мама плачет, – добавил Володя.

– Сядь, – сказал Марии Толик, и она тут же опустилась на бумагу. – Мы с Андреем вынесем мусор.

Он расчистил дверь в кладовую, достал комплект пятидесятилитровых джутовых мешков. Раздал их нам.

– Обложки не нужны, только бумага.

Мы собрали бумагу в мешки, Толик разорвал на полосы старую льняную тряпку и завязал их.

– Сторожите, пока будем носить.

– Давай лучше мы, – сказал Володя. – Ты старый.

– Дело чести, – сказал Толик и положил мешок на плечо.

Плечо прогнулось, Толик закачался, мы придержали его.

– Литература – тяжелая вещь, – сказал он.

Я тоже забросил мешок на плечо. Постоял.

– Толик, – говорю, – давай вдвоем нести.

– Ни за что.

– Тогда иди, тяжело стоять.

– Иду, – сказал он и переставил ногу на десять сантиметров. Когда баланс был найден, за ней повторила вторая нога.

Так мы медленно и тяжело спустились на улицу.

Народ скопился у подъезда и ждал. Оставленную нами у входа бумагу читали двое детей.

– Надо передохнуть, – говорю. – Больше не могу.

– Ты передыхай, я пойду, – слабо ответил Толик.

Я не мог так поступить.

Народ расступился. Мы медленно шли и разглядывали чужие ноги.

Вдруг две из них пошли рядом с нами. Я видел только облупленные пыльные ботинки, растянутые на больших пальцах.

– Давай помогу, Толян, – сказал прокуренный басок.

– Это кто там? – спросил Толик.

– Саня Кулакевич, – сказала басок, и к нам нагнулся лысый костлявый старик с татуировками на руках.

– Сами донесем, – сказал Толик. – Не надо помогать.

Саня положил руку на мешок Толика, и мешок задрожал.

– Тогда проведу. Есть разговор.

– Проведи, если тебе так хочется.

Пот Толика капнул с кожи лба на кожу ботинок Кулакевича.

– Что несете? – спросил Кулакевич. – Что-то хорошее?

– Бумагу, – сказал Толик.

– Понятно. На таком много не наварите.

– Мы не собираемся ничего наваривать, – говорю.

Кулакевич наклонился и посмотрел на меня.

– Толян, скажи, твоему другу можно доверять?

– Как мне, – сказал Толик.

– Я хочу предложить вам работу.

– Мне не нужна работа, – говорю. – С прошлой еле ушел.

– Мне кажется, мы найдем общий язык, – сказал Кулакевич.

– Это почему?

– Я тоже не люблю работать. Когда вкалываешь в камере, как опущенный, а твои деньги забирает начальник. Я люблю, когда все деньги – мне.