Виктор Рымарев - Миллион алых роз

Сейчас всё делается открыто. Словно так и надо. Все помалкивают в тряпочку, да ещё попробуй зажать хоть копеечку.

– А где ты раньше был?! – раздражённо закричал на мастера Николай. – Почему не предупредил? Вот и собирай со всех.

– Ничего не знаю, – отрезал мастер. – Закрыто на тебя, ты и отдавай. Я сам только узнал. Хабибулин перед зарплатой умотал на больничный и никого не предупредил. Лишь сегодня объявился. Так что ищи денежки.

– Да нет их у меня. Понимаешь ты, нету.

– Не понимаю и понимать не хочу.

С тем и ушёл.

А ну его. Где сейчас возьмёшь деньги? Нашли крайнего. Сами проворонили, а Николай расхлёбывай.

Несколько дней прошли спокойно. Мастер больше не приставал с хабибулинскими деньгами, лишь многозначительно поглядывал на Николая. Николай молча отворачивался.

В субботу Николай поехал на рыбалку и простудился. Не так, чтобы сильно, температуры, во всяком случае, не было, но осип основательно и чувствовал себя соответственно. Работа не шла на ум.

Мастер оказался тут как тут.

– А ну дыхни.

– Отстань, ради бога. Не до тебя.

– Не хочешь? – зловеще прошипел мастер. – Отстраняю от работы. Пошли в здравпункт.

Николай не стал спорить и отправился вслед за мастером. В здравпункте он так остервенело дул в аппарат, что Зоя Фёдоровна, их медсестра, замахала руками.

– Что ты, Коля, не надо так сильно.

Аппарат ничего не показал.

– Трезвый, – виноватым голосом сообщила мастеру Зоя Фёдоровна.

– Не может быть, – не согласился мастер. – От него разит за версту. Может, аппарат сломался?

– Я его только что проверила.

– А ну, дуй ещё! – скомандовал мастер.

– Сам дуй, если тебе больше делать нечего, – огрызнулся Николай и вымелся из здравпункта. Его трясло.

Всё. Теперь не отстанут. Надо уходить из цеха. Желательно – и с завода. Но куда? Да и жалко. Двадцать пять лет оттрубил. Ветерана труда должен получить в этом году.

Ладно. Посмотрим, что будет дальше.

– Сегодня останешься, – заявил утром мастер Николаю. – Поработаешь пару часов.

– За что?

– За красивые глазки, – ухмыльнулся мастер.

– Иди ты… вместе со своими глазками. Сначала за прошлый месяц рассчитайся.

– Вот как заговорил, – удовлетворённо протянул мастер. – Завтра явишься с объяснительной к Чухачёву.

Нашёл чем напугать. Что он сделал? Отказался остаться? А за что? Сколько оставался. И что? Ничего. Хоть бы копейку заплатил. А то, что послал, так его за смену сотни раз посылают. И от самого такого за день наслушаешься… Что ж, каждый раз писать объяснительные? Бумаги не напасёшься. А Хабибулин как матерится. У него через слово мат, не разбирает кто перед ним: старик или пацан, мужик или баба. Про начальника цеха и говорить нечего. Тот же мастер из кабинета, как ошпаренный, выскакивает…

Утром Николай пришёл на работу как обычно. Ребята из бригады, по обыкновению, торчали в курилке, и он присоединился к ним. Сидели, болтали, вспоминали, как провели вчерашний вечер.

Неожиданно распахнулась дверь, и в курилку влетел Хабибулин. Быстро окинул присутствующих цепким взглядом колючих карих глаз. Упёрся в Николая.

– Почему не на рабочем месте?

– Я работаю в бригаде. Где бригада, там и я.

– Меня, туды-сюды, не интересует бригада. Меня ты интересуешь. Почему не на рабочем месте?!

И, круто развернувшись, Хабибулин испарился.

Ребята переглянулись и, затушив сигареты, потянулись из курилки.

– Ещё две минуты, – проворчал бригадир, глянув на часы.

Остальные промолчали.

Перед обедом к Николаю подкатился мастер.

– Пошли, – кратко сказал он.

– Куда?

– К Чухачёву.

Николай вытер тряпкой руки и отправился вслед за мастером.

– В чём дело, Николай? – обратился к нему Чухачёв, когда Николай с мастером зашли в кабинет. – Две докладные за два дня. Если тебе не нравится у нас, можешь уходить. Мы не держим тебя. За воротами сколько угодно желающих на твоё место.

– Ты о чём? – удивился Николай. – Какие докладные?

– Такие. Твой мастер настрочил. – Чухачёв бросил на стол два исписанных листа бумаги. – Читай.

Николай присел на свободный стул и взял в руки верхний лист. В докладной подробно описывалось, как он отказался выполнить распоряжение мастера, какими словами и куда именно послал его.

Николай взял вторую докладную. В ней красочно расписывался утренний инцидент в курилке. Получалось так, что он чуть ли не враг народа, и весь цех не работал из-за него. Прямо Лев Толстой. И когда успел? Его же не было в курилке.

– Чушь какая-то,– сказал Николай, недоумённо глядя на Чухачёва. – Я работаю в бригаде. Как я могу один начать работу?

– Меня не интересует бригада, – холодно ответил Чухачёв. – Отвечай за себя. Повторяю, если тебе не нравятся наши порядки – увольняйся. Пиши заявление и катись к чёртовой матери, пока не выперли по тридцать третьей. Никто не собирается цацкаться с тобой. Кончилось ваше время. Отгегемонились.

Да. Петля намертво обхватила его горло. Одно небольшое усилие и…

– Ты что въелся на меня? – обратился Николай к Чухачёву. – Что я тебе сделал?

– Мне, – со значением проговорил Чухачёв, – ты ничего не сделал, и лично я ничего не имею против тебя. Но, – он сделал паузу, выразительно глядя Николаю в глаза. – Ты думаешь, мастеру легко с вами? Я сам не один год походил в этой шкуре, знаю, что это за работа такая. Вечно между молотом и наковальней. Какие нервы надо иметь. Но уж, коли не сойдёшься характером с рабочим, всегда найдёшь способ, как избавиться от него. Так что лучше расстаться сразу, без ругани. Всё равно ничего ты не добьёшься. Пусть ты со всех сторон прав. Пусть тебя хоть сто судов оправдают. А выйдет всё по-нашему. Знаешь, какие орлы здесь стояли? Как права качали? Убить грозились. А я всё работаю. Жив – здоров, как видишь. А их след простыл. Так-то вот. Хабибулина тоже можно понять. И над ним начальство есть.

Как не понять, подумал Николай. Начальнику мало досталось. Мало ему двух коттеджей. Не иначе, задумал строить третий. А какой он пятнадцать лет назад приехал сюда после института: худой, бледный, в чём душа держалась. Костюмчик заношенный, пальтишко отцовское, штиблеты рваные…

А сейчас. За три дня харю не объедешь.

– В общем, мы тебя накажем. – Чухачёв брезгливо поджал губы. – Будешь лишён премии на сто процентов. Можешь идти работать.

Николай встал и молча вышел из кабинета.

Старая, старая сказка

Можно ли жить по правде?

Наивный вопрос.

Сначала вас вышибут с работы, затем оставят друзья, потом выгонят из дома, и в гордом одиночестве вы уютно загнётесь под забором.

Малоприятная картина.

Что делать? Жить во лжи?

Тоже мало хорошего. Тем более, конец будет примерно тот же самый.

Но живут как-то люди?