Леонид Левинзон - Акакий Акакиевич

Все изменились. Сергей – спокойный, властный, Надя с загнанным внутрь огнём, сама Ольга – осознающая свою красоту молодая богиня. Даже Маша Бододкина чуть отпустила вожжи учёбы. Подводит глаза, превратилась в момент во взъерошенную молодую девицу в открытом платье. Клёпин над ней посмеивается:

– Ваши ключицы, фройлен Ангелика, меня не волнуют…

Вообще все старательные на первых курсах девушки волшебным образом утратили вкус к учёбе, спят на лекциях, еле-еле готовятся к семинарам. Похоже, их начали волновать совсем другие проблемы.

Люба-староста – у неё уже второй муж, и к Клёпину она благоволит. Да кто только к нему не благоволит? Тянет их, как на масло.

«Только вот я таким же остался, – подумал Мишка с обидой. – Я, да ещё Лев».

Лев, по-прежнему ухаживающий за своей причёской, ещё более смешон, чем раньше. И не замечает, что чем пышней волосы, тем менее видно под ними его маленькое веснушчатое лицо.

– Эй, Лев, – зевая, спрашивает Клёпин, – это как понять, что у твоего больного яйца глистов не обнаружены?

– Мой больной здоровее, – удачно отвечает Лев.

– А наш в яйцах не нуждается, правда Наденька?

– А вот я подумала… – задумчиво говорит Ольга.

– Подумала! – фыркает Клёпин. – А ты думала, зачем ты думала?

На пятом курсе Мишке наконец соизволили выделить общежитие. Мишка заявился в свою комнату и увидел, как белобрысый парень натягивает посреди верёвку. Парень заметил гостя, слез с табуретки и подал руку:

– Павел. Вот занавеску приделываю. Мы же с Ленкой живём, а тут вдруг вас двоих вселили. Сколько я ни ругался… Какие сволочи, а?!

Мишка помрачнел.

А Павел неожиданно весело хлопнул Мишку по плечу:

– Не боись! И с Ленкой познакомлю. Знаешь, какая она девчонка? Во!

– Да уж, счастье… – Мишка предусмотрительно занял кровать подальше от занавески.

Вечером Павел на правах хозяина разлил портвейн. Провозгласил:

– За знакомство!

Два новых соседа подняли стаканы.

– Вот я в армии был, – затянулся сигаретой Павел, – служил в радиотехнических, так мы салаг на кухне заставляли продувать макароны. А если помехи, то салаги метлой отгоняли радиоволны.

Ленка захихикала.

– То-то у тебя руки в мозолях… – невинно сказал Мишка.

– Что-что?

– Ничего. Уши прочисть. Макаронами.

Семинар по психиатрии. Гулкий тёмный коридор, палата с зарешёченными окнами. Напротив огромный молодой парень.

– Лёша, – говорит врач, – расскажите о своей болезни.

Лёша медленно тянет басом:

– Половой жизнью начал жить в двенадцать лет. А в семнадцать, когда выпали наружные усы, потерял к ней вкус, – вздохнул: – Ничего не чувствую.

И неожиданно обеими руками ухватил за грудь полненькую, очень тихую Катю. Все оцепенели.

– Никакого удовольствия, понимаете?

Убрал руки.

Так уж лучше гигиена питания, на которой их в целях ознакомления повели на колбасный завод.

– Это передовое предприятие, – гордо рассказывала стройненькая светловолосая, с тщательно наманикюренными розовыми ноготками, заведующая производством. – Вся продукция, – сделала большие глаза, – идёт в ЦК КПСС.

Студенты молчали, ошарашенные ассортиментом.

И вдруг сзади громко взвизгнула Катя.

– Что, что такое?

– Ничего не чувствую! – вместо Кати ответил Клёпин.

В ресторане Московского вокзала Мишка сломал зуб. Гады посоветовали съесть там вроде бы очень вкусный стрелецкий борщ. Но в стрелецком борще оказалась стрелецкая же кость. Короче, недаром стрельцы столько раз брали Кремль… Зуб пришлось удалить. Мишка держался за щёку и мрачно думал: «Вот и первая потеря. Как рано».

Вернулся в общежитие и обратил внимание, что сосед Игорь, занявший место у занавески, какой-то уж очень бледный.

– Ты чего?

– Да так, – вяло ответил тот, – не высыпаюсь.

Мишка кивнул. Сам он, набегавшись по Питеру, приходил домой очень поздно и спал без задних ног. Вообще весёлая жизнь первых курсов в общежитии давно закончилась, теперь все были взрослые и скучные.

– Знаешь, Игорь, уйду я, наверное, обратно на квартиру, – сказал Мишка задумчиво, – не нравится мне здесь. Так что переселяйся на мою койку – всё лучше спится.

Завалился с книгой. А на следующее утро рассказывал всем вычитанный из неё чрезвычайно понравившийся анекдот:

– Стоит старик на базаре и продаёт орехи за ту же цену, за которую покупал. Его кто-то спрашивает: «Старик, а почему ты продаёшь орехи за ту же цену, за которую покупал?» – «Люблю шорох орехов», – отвечает старик.

– Ну как?

– Так себе, – фыркнула Ольга.

– Глупость какая то, – пожала плечами Маша Бододкина.

– Никак не повзрослеешь, – догнала Люба.

– Не сдавайся! – посоветовала Надя.

– И не сдамся! – Мишка взъярился.

После семинара во всеуслышание предложил:

– А у меня анекдот классный. Рассказать?

– Давай, давай, – заинтересовались.

– Стоит старик на базаре и продаёт орехи…

Молчание.

– Ты к пятому курсу совсем с глузду съехал? – спросил Клёпин. – Сейчас на Катьке проверим. Катька, готовься!

– Я тебе проверю! – испугалась Катька.

– А я думал, вам понравилось, – притворился Мишка.

На следующий день:

– Смотрите: стоит старик на базаре…

– И продаёт орехи, – закончил Клёпин. – Знаем. Что дальше?

Дальше Мишка рассказывал этот анекдот месяц, рассказывал всем вместе и каждому в отдельности, на перерывах и лекциях, в общежитии и столовой. И таки добился понимания. При словах «Стоит старик на базаре…» все начинали смеяться так, что на глазах показывались слёзы. Это даже стало каким-то кодом. Если кто-то из преподавателей не нравился, тот же Клёпин произносил:

– Опять шорох орехов…

И группа взрывалась смехом. Мишка тихо сидел в стороне и чувствовал, что впервые в жизни сделал большое дело.

«Вчера труп Павлова ходил на ногах и был пьяный» – со второго семестра началась судебная медицина. К этому времени Мишка переехал из общежития в квартиру на площади Репина. Вот действительно удовольствие! Театральная рядом, Васильевский через мост, до Петроградской тоже можно дойти пешком. Сама комната представляла собой конус, в узком конце заканчивающийся дверью в коридор и была, видимо, частью зала – стена закруглена, на потолке любопытные амуры, старинное огромное окно с резным подоконником и хлипкая, дрожащая от трамваев перегородка к ближнему соседу, одинокому угрюмому старику. Вместе с Мишкой комнату делил толстенький живчик Витя Мецер, вскоре перешедший жить к невесте, но из природной осторожности платящий за квартиру по-прежнему. Мишка был счастлив.

Ольга вышла замуж и стала ещё более красивая и загадочная. Лев печально вздыхает по несбывшемуся. Вопрошает в перерыве: