Валерий Радомский - Полигон сатаны

Витыч аж поперхнулся мясистой грушей.

– Полигон Сатаны?!

– Потому что здесь Сатана всегда отстреливал рабовладельцев.

Егор встал на ноги. Впервые за много-много дней и ночей он задышал, не вздыхая чуть ли не через раз. А в голове складывались в четверостишие подзабытые слова. Сложились и он ими даже пропел:

– «Дошли в корысти до предела

Монархи угля, рельс и руд.

Их омерзительное дело —

Лишь угнетать и грабить труд.

Мы создаём все капиталы,

Что в сейфах подлецов лежат.

Вперёд! Теперь пора настала

Своё потребовать назад!»

Витыч удерживал грушу на ладони, сок продолговатыми каплями падал на землю, даря и ей густую живительную сладость. Его изумило не пение друга, чего раньше никогда от него не слышал, а извечная правда услышанных слов: «Лишь угнетать и грабить труд».

Оба горняка шахты с крутопадающими пластами залегания угля «Митяевская-Дальная», познавшие глубинную и взрывоопасную «соль» труда и заработавшие заслуженную пенсию, которую не получали уже три года как, даже больше, в эти минуты познавали себя в новом социальном качестве. Не совсем понимая свои роли в войне, на которую они как бы нацелились, чтобы противостоять ей как малые дети – и ведь на самом деле! – и как взрослые безумцы – а как назвать их по-другому?! – тем не менее решили для себя всего-то за пару минут важное для 45-ти миллионной страны: не будет войны – не будет революционного терроризма. А другого и не бывает. И станет очевидной оккупация. Или её не станет, без гневных обвинительных речей впустую, если и была. И не оправдаться заодно тем, кто и зачем войну начал, причём истребительную по отношению к собственному народу, а захватническую по отношению к соседнему государству!

Егор с Витычем спускались в берег, где в наполовину разрушенном доме с заколоченными какими попало досками, но – не как попало, проживал гонористый Толян, роста среднего, кривоногий, с маленьким ртом, картофельным носом и глазками хитреца. И неисправимо хвастливый к тому же своим безобразным видом «качка». Но штангист с именем!.. Но работящий, с завидными к усердию руками. Оттого веранда будто от ударной волны отделившаяся от разваленного до середины дома из самана, отсвечивала окнами, а стёкла, в чём и не сомневались подходившие соседи, тот без терзаний совести своровал. Таких, уцелевших домов, где их, целёхонькие, можно было вынуть из оконных рам, осталось мало и все крайние от берёзовой рощи. Егор не видел, что своровал Толян, однако же и не сомневался. Не упразднённого даже войной «уличкома» это рассердило. Витыч успокоил его тем, что если только откроет рот, так и останутся вдвоём. «А Татьяна не в счёт!» – заметил тоже сердито.

– Ты, Егор Константинович, когда у неё был? – спросил уже по-доброму и на ухо, завидев подходившего Толяна.

– А надо?

– Надо! Девка только из-за тебя здесь мается. Ну, хорош тебе тупить, а её мучить. Сам же знаешь, что с детства в тебя влюблена.

Придержав Егора за локоть, Витыч прикрыв свой большой рот и немаленькой ладонью, заверил друга, что сам потолкует с Толяном как надо, а ни разу не женившемуся самое время успеть подышать семейным уютом и покоем с груди молодой и влюблённой к тому же женщины. И подтолкнул того в спину – Егор, всё ещё раздумывая, а надо ли, побрёл со двора уныло, лишь с виду, чтобы успокоить разволновавшееся не вдруг сердце.

Таня, не выехав с беженцами на материковую Украину, выживала на «Полигоне Сатаны», по определению Егора, точно так же, как и он сам, Виктор Горчак и Анатолий Белых, чей возраст – тридцать – отстал от её на пять лет. «Женщина в соку и с нерастраченной страстью». Так о ней отзывался теперь один лишь Витыч, что ей самой нравилось и немало при этом смущало, а до вынужденного бегства посельчан ей от приставучего внимания кавалеров и женатых мужчин и прятаться было не за кого.

Что с раннего детства она была влюблена в Егора Иванив, тогда ещё – в Егорку, на десять лет от неё старше, знали об этом многие. Но не многие обратили внимание на то, что вернувшись в Ручейный с сынишкой в солдатском как бы рюкзаке добытого сердцем влюблённого танкиста, он смотрел на неё уже не глазами мальчишки-подростка. А стал засматриваться, так и вовсе – на свою голову.

Любовь к Тане, порог которой затоптал к тому времени её одноклассник и вроде даже кавалер – стильный, опрятный, но взбалмошный от рождения – нагрянула к Егору в день торжественной росписи бракосочетавшихся. Таня уступила всё же нелюбимому в его личном желании и стремлении сделать её счастливой, а до этого момента ещё долго искала взгляд того, кого продолжала любить. И даже требовательно показывала себя ему везде, где их пути-дорожки пересекались. Егор не срезал углы при встречах, и даже открыто восторгался тем, что девчушка, просившая его не жениться до тех пор, пока она не вырастет – выросла и личиком стала похожа на спелое яблочко с розовыми бочками. К тому же и женатым не был, но его малыш, Сашенька, нуждался в нём не сравнимо больше, чем кто-либо ещё. Им, отцом, это понималось как долг, как непреложный обет перед умершей Галиной, поэтому о Тане он старался не думать. Да и не до пылких чувств ему тогда было. Хотя уже понимал и другое: почему хочется её видеть. Но на свадьбу к Тане не пошёл. Да и прожила она замужней всего ничего. Муж работу бросил, потом пить стал, не просыхая, и стал, действительно, балбесом очень быстро. А за спину Егору бабы стали шептать: сам не взял и другому не отдал. Так и брехали, хотя и признавали, что без вины виноватый!

Уже как разведёнка Таня почему-то стала избегать Егора, а он – её почему-то ждать и лишь ругая себя по двадцать четыре часа в сутки за нерешительность сделать то, что обязан был сделать. Мужчина ведь – он! Не решился и не сделал. Себя же оправдал тем, что по женщинам – не ходок; ну, не трусость это, что-то похожее на неё, а что – любовь такая, наверное, и есть. Он и Галину, мать его сына, не любил, наверное, потому что личико Тани сразу так и налипло на его роговицы.

Егор всё дальше уходил от подворья Толяна, к поселковому клубу, в котором его в тайне возлюбленная поселилась после попадания в её и без того небогатый дом мины «укров». Выживала как и они, трое, оставшиеся на своей малой родине мужчины, которых, двоих, знала с детства, а Толика Белых, как тот родился. Удила с ними рыбу в Донце, вместе собирали грибы в берёзовой роще. Хлеб, водку и пиво покупали в Кучино – они, все трое, когда город оживал днём выплаты российской гуманитарной помощи, она же – тот же хлеб да ещё что-нибудь вкусненькое.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.