Евгений Орлов - Период третий. Сельские студенты (техникум)

Но чирьи стали появляться в других местах. Один вскочил на правой руке. Но он был небольшим, и когда созрел, я легко его выдавил. Потом на этой же стороне появился чирей подмышкой. Такой, оказывается, называли «сучье вымя», он долго не созревал и сильно мешал двигать рукою. Не успел у меня пройти чирей подмышкой, как образовался новый огромный нарыв в совсем не потребном месте. Нарыв раскраснелся и раздувался на внутренней стороне бедра, в самом его верху. Через несколько дней он так увеличился в размере, что стал упираться в мошонку и очень мешал в ходьбе.

Несколько дней ходил на занятия, медленно и осторожно ступая, и широко расставляя ноги. Наши ребята знали, почему я так хожу, а другие, особенно со старших курсов смеялись надо мною, и придумывали всякие небылицы глупые. Потом меня застала за такой ходьбой Екатерина Евдокимовна. Спросила, почему я так иду. Я смутился и объяснил, что просто так балуюсь. Но она не поверила и потребовала пройтись не балуясь. Но у меня ничего не вышло. Догадавшись, что я что-то скрываю, она отвела меня в угол на том пространстве, где в коридоре было свободное место перед расписанием и ящиком с письмами, и пристала с расспросами. Пришлось объяснить, что у меня после колхоза никак не проходят чирьи. И она сразу догадалась, в каком месте появился у меня новый чирей. Сказала:

– Это дело серьёзное. Мальчикам ещё отцами предстоит становиться, поэтому запускать лечение нельзя ни в коем случае. Сейчас я тебе записку напишу в наш медпункт. Завтра прямо с утра пойдёшь, и фельдшер даст тебе направление в районную больницу к врачу.

В районе врач накричал на меня:

– Поразъехались от мамок учиться, а ума не хватает проследить за собой. В свиней превращаетесь в своих общежитиях. Чирьи только от грязи и лени гигиену соблюдать образуются. А у тебя вон даже карбункул образовался огромный. Купался наверно только на каникулах, когда домой отпускали.

От обиды я потерял всяческое приличие и уважение к врачу и, перейдя почти на крик, выпалил:

– Врёте Вы всё и в чирьях, значит, не разбираетесь! В общежитии у нас специальная комната умывальная. Умываемся там, а многие даже по пояс тело моют после зарядки. И ноги по вечерам моем. И бельё постельное нам через две недели чистое выдают, и в баню в парную каждую субботу ходим. А не мылись мы долго, только когда нас в колхоз гоняли на уборку. Вот там мы действительно и жили в сарае, и спали не раздеваясь. А про общежитие Вы всё придумали обидное.

– Ого, так ты ещё и ершистым оказался. Из колхоза когда вернулись?

– Да уже третью неделю учимся.

– Но нарывы подмышкой и в паху, вижу, недавно образовались.

– Они на меня ещё в колхозе напали. На ногах я гной выдавил и зелёнкой замазывал. Но ямы после гноя большущие появились.

– Что ж ты раньше в больницу не являлся?

– Думал, пройдёт. На ногах же выдавил, и зажило.

– Задал ты мне задачу. По идее тебя бы к Ивану Петровичу отправить. Но оба нарыва сейчас в таком месте образовались, где и узлы, и сосуды находятся. Опасно оперировать. Назначу тебе переливание. Ты, видно, и простыл ещё в добавок к антисанитарии. А не поможет переливание – вскрывать твои приобретения придётся.

– Я думал, у меня чирьи, а вы наверно то, что под рукою, карбункулом назвали.

– Нет, карбункул у тебя в паху образовался. Карбункул потому, что у него не одна вершина, а несколько. Но мне кажется, что в нём процесс уже завершается. Три вершины уже светлыми становятся. Ихтиоловую мазь в аптеке возьмёшь и специальный пластырь клейкий попроси. Чтобы мазь на бинту прикреплять. Сейчас тебе медсестра такую процедуру проделает, а в общежитии самому придётся справляться. Зато ходить легче станет.

Потом целых десять дней я ходил после занятий в медпункт на переливание крови. Зато чирьи мои вылечились и больше не мучили.

Во время моих страданий с чирьями из дому пришла телеграмма о том, что умер дедушка, и что приезжать на похороны не нужно, потому что его похоронили на следующий день, как только приехала вызванная телеграммой крёстная. Он с каждым годом болел всё сильнее и сильнее. А в позапрошлом году у него обнаружили ещё и сахарный диабет. Когда ему становилось особенно плохо, нужно было делать уколы специальным лекарством под названием инсулин, но он не соглашался ходить ни на какие уколы. Хотя родители и родственники говорили, что дедушка может долго не протянуть – его смерть для меня оказалась неожиданной и вызвала много переживаний.

Несмотря на то, что он часто меня ругал и стыдил за то что не стремлюсь перенимать его опыт в умении заниматься важными мужскими делами. Несмотря на его строгое отношение к маме и бабушке, которых я любил, и которые меня обычно баловали и защищали – он для меня был очень уважаемым и авторитетным человеком. И мне постоянно казалось, что дедушка знает и понимает очень многое и очень важное, но мы все в повседневной суете не вникаем в его поучения и забываем о его требованиях. А теперь с его уходом, казалось, прерывалась, пропадала связь с чем-то таким, которое крайне важно для нашей дальнейшей жизни, но о котором теперь будет некому напоминать.

После отбоя, когда уже все уснут, я размышлял о том, что теперь единственным мужчиной в нашей семье остаюсь я. Что теперь на мне должна лежать вся забота о нашем благополучии. Что на меня ложится обязанность защиты нашей семьи в трудных ситуациях. Но не представлял, чем, находясь далеко, могу помогать нашим, и чувство ответственности росло. Твёрдо решил, что во время поездок домой буду стараться находить побольше таких дел, которые женщинам выполнять сложно.

К техникумовской жизни стали привыкать. Дежурить по комнате, конечно, не нравилось никому. Мало того, что Толик установил правило полы вечером мыть, так дежурный и воду приносить, и со стола убирать должен целый день. Но больше всего времени дежурный тратил на отопление. Как только вернулись из колхоза, всем старостам комнат выдали топоры.

Ездовой с утра завозил дрова и угль. На площадке перед главным входом по кругу он располагал кучки угля, а на каждую сверху укладывал в зависимости от величины или одну, или две чурки дров. Или потому, что кучки располагались прямо под окном комендантши, или потому, что все были честными, но никогда и никто не воровал уголь из другой кучки. Хотя в общежитии жили старшекурсники, но и они в деле отопления никогда не обижали первокурсников.

Дежурный колол чурку на тоненькие дрова, забирал в тазик положенную порцию угля, разжигал печку и подсыпал уголь по мере его прогорания. Печную трубу договорились ночью не закрывать, даже если уголь перегорит весь и полностью, чтобы не угореть. Разжигать печку у одних получалось лучше, у других хуже, а у Костика совсем не получалось. Пацаны орали на него, и даже настучать ему хотели, но я всегда заступался и помогал ему. Потом он и сам научился, и к своему дежурству даже щепок или веточек сухих запасал, чтобы дрова быстрее загорались.