Андрей Гамоцкий - Ковидики

И сложная, неприятная мысль закрадывается внутри. Она витает в воздухе, я касаюсь ее кончиком каждого утра, пробую на вкус каждым вдохом, смакую с ежедневной порцией новостей.

Что, если навалившееся сегодня – это навсегда? Что, если уже не будет, как прежде? Если уже ничего не вернется на привычную колею? Что, если теперешнее, так резко и жестоко рухнувшее на обыденность и будничность – уже и есть то самое на постоянке?

Да нет, невозможно. Бред. Цирк какой-то.

Но я смотрю по сторонам и вижу, убеждаюсь, что возможно все.

И такое грустное ощущение – неприкаянности, беззащитности, беспомощности. Быть посреди огромного города и одновременно в крохотной капсуле пустоты.

Будто сама природа с любопытством всесильного имбецила тыкает в меня ветром, щупает лучами солнца, сыплет под ноги чернозем. И смотрит за реакцией, пуская слюни дней. В любую секунду может или заскучать и оставить меня в покое, или в приступе раздражения размозжить об случай.

Похрустывая на стыках, громыхает мимо трамвай. Замечаю трех сидящих внутри пассажиров. Закупоренных, ступорных, бесполых существ. Эти трое рассажены по углам, кажутся еще более одинокими и зряшными, чем если б там сидел один человек.

С этого трамвая нам не сойти, куда бы он нас не вез.

Прохожу сохнущие зиккураты из паллет. Отсыревшие трупы ящиков, остатки дружелюбного мусора, по-собачьи льнущего к ногам. Бездыханный зев метро. Торговые точки, стертые с лица земли. Будки киосков, где вповалку дремлют товары. Неброские отхожие места. Детали улиц, без человека ставшие хламом.

Как мало все же нужно вещам, чтобы почувствовать себя живыми.

Я не наблюдаю по пути трупов с вывернутыми карманами. Сирены скорой не пронзают кварталы заунывным воем. Не свирепствует голодающая толпа, штурмуя продуктовые магазины. Не громыхают танки, не ведется отстрел антимасочников. И за мусорными баками не подстерегают зараженные зомби.

Но ведь и не обязательно катастрофа должна выглядеть кинематографично. Далеко не каждая трагедия осознается в момент.

Запрещенная для прогулок весна обволакивает тело началом тепла. Началом жизни, которой нет дела до человека. Ей плевать на вирус, на сатурацию легких и на синдром Мендельсона, когда захлебываешься собственным желудочным содержимым.

Бессовестная, как любовь, весна надевает на человека маску, чтобы вдохнуть полной грудью. И череда дней становится единственным путешествием.

Я иду к родителям. Я знаю, наши общие семейные вирусы и бактерии делают нас лишь сплетенней и крепче. Ничего чужого я им не принесу. А подарю я им другое – время.

Время, которое мы проведем вместе. Слова, взгляды, эмоции. То, что бесценно. То, что бесплатно. То, что не заразно.

Как много мир ни пытается у нас отнять, время он отнять у нас не в силах.

Непослушные веки, непослушные руки, непослушные ноги. Сабрина лежала на мягком, теплом, удивительно родном. Она была укутана и неподвижна. Она проснулась, ощутив это, как медленное возвращение. Как выныривание. Как приход в тело.

Она была уже здесь.

Но тело Сабрины оставалось немым. Окаменевшим. Не своим. Она не могла даже открыть глаза – такая небывалая усталость сковала ее. Голова муторно раскалывалась, губы пульсировали от ноющей боли.

Дышала она с невыносимым трудом.

Из кухни доносились шумы. Мама была там. Если напрячь слух, Сабрина могла услышать шорох ее шагов и сдавленный плач.

И тут – жуткая вспышка воспоминания. Мамины круглые, сверкающие, как луна в ночи, глаза. Смотрят на нее. Сквозь нее. Через нее.

Я хочу тебя уберечь. Ты – все, что есть у меня в жизни. Ты и есть моя жизнь…

Что-то болезненно давило на шею. В горле будто застряло нечто чужеродное и противное. Нос не хотел пропускать воздух вовсе, так был заложен. И невозможно разлепить опухшие губы.

Бессилие и жуткая усталость.

Догадка обдала Сабрину волной жара. То, чего так боялась мама. Болезнь из новостей. Тот самый вирус.

Для чистокровных землян он совершенно неопасен. Даже если человек заражается им, то болезнь протекает бессимптомно и пожизненный иммунитет вырабатывается довольно легко и быстро…

Как это произошло? Что-то вчера случилось, что-то страшное – но что? Ей захотелось позвать маму, но ничего не вышло. Рот замком сомкнули губы. Из горла раздавалось лишь гаснущее мычание.

Вирус превратил ее в неестественно застывшее тело.

Вчера, вчера. Сабрина попыталась сосредоточиться на воспоминаниях.

Как и последние пару месяцев, мама пришла с дежурства взвинченная и взбудораженная. Волокла здоровезные пакеты. Дала указание надеть одноразовые перчатки и разложить продукты в холодильнике. Чтоб она, по обыкновению, провела очистку от «уличной микрофлоры».

Мне позвонила твоя бабушка по отцовской линии. Я сама удивилась, честно говоря. Сто лет уже не общались. Она сказала, твой биологический отец заразился, ему очень плохо. Ты, наверно, даже не помнишь, как он выглядит. Так вот, он на аппарате искусственного дыхания. Хотя, казалось бы, ничего не предвещало тяжелого течения. Но теперь картинка сложилась, мне стало окончательно все ясно. А ты понимаешь, что это означает?..

Путанно и туманно в голове Сабрины всплывали мамины слова. Сказанные вчера или недели назад, непонятно. В голове стыла густая каша.

После дезинфекции мама шла на кухню и готовила ужин. Прислоняла к солонке телефон – чтоб с динамиков громче звучала трескучая речь. Там, по обыкновению, умные дяди и тети рассказывали о странных вещах. Которые мама затем объясняла, простым и понятным языком.

Есть версия, что президент США Эйзенхауэр в 50-х годах заключил договор с серыми инопланетянами, разрешив им проводить опыты над людьми и предоставив наземные базы в обмен на технологии. Эта сделка дала внедриться в общество рептилоидам – ящерообразным инопланетянам, умеющим маскироваться под людей. И они не преминули ею воспользоваться…

Позвав Сабрину, мама сделала видео в телефоне потише.

– Закрой глаза, – строго сказала. – Понюхай, что это.

По некоторым данным, до 80 процентов мировой политической и культурной элиты развитых стран – это представители «серых» и рептилоидов, а так же их гибридов с людьми…

Сабрина догадалась, что шоколад. Радостно открыла глаза – так и оказалось. Мама, изможденная и сухая от недосыпа, улыбнулась.

– Тест пройден, садись кушать. Шоколад на десерт!

Пока Сабрина жевала гречку, мама доходчиво разжевывала очередную странную интересность, которую дядя заумно вещал из экрана телефона.

Ничего не предвещало беды. Обычный вечер с мамой. Тревожной и грызущей ногти, но родной и заботливой.

Пока Сабрина не закашлялась.