Маша Фокс - Дорогой г-н продюсер

– Неплохо. Можно подумать. Обыграть.

– А у меня никаких животных в окружении нет. Был в детстве кот Тимка, – добавила вторая сотрудница сценарного отдела.

Я люблю животных. Немного побаиваюсь крупнорогатого, но в целом у меня ко всем видам зверюшек отношение положительное. Братья меньшие – этим все сказано. Моим первым «братом» был кот Тимка. Я была совсем маленькой, а он уже старым. Много спал, мало играл и обожал крабов. На крабов у Тимки был прям собачий нюх. Он вылезал из-под бабушкиной кровати, бодрячком бежал на и без него тесную кухню и терся о ноги хозяйки, обвиваясь вокруг них восьмеркой, что не только на кошачьем языке означает верность. Ну а тут еще и вечную любовь. Настоящие камчатские крабы продавались в маленьких баночках, и их нежное бело-розовое мясо было переложено не то полосками жесткого пергамента, не то мягкими хрящевыми пластинами. Ловкие пальцы бабушки – поварихи со стажем выбирали из банки кусочки, умело перетирали их, нащупывая несъедобные хрящи-довески, которые оставались в банке, а мякоть деликатеса отправлялась в миску к остальным ингредиентам. По мере ожидания лакомства Тимка становился все активнее. Он уже не только оплетал бабушкины ноги, но и цеплялся когтями за оборку передника. С трудом дождавшись, когда процедура очистки будет закончена и так страстно желаемая банка с крабовым соком, остатками хрящей и налипшими к ним крошками лакомства окажется на полу, Тимка с восторгом набрасывался на нее и долго гонял по всей квартире, вылизывая до сухости золотистое нутро жестянки. Обычно пир заканчивался в дальнем углу, под бабушкиной кроватью, где кот и охранял свое сокровище еще несколько дней. В тот угол даже швабра не доставала, и меня, четырехлетнюю, как в старой Англии – детей-трубочистов, отправляли в узкий туннель между матрасом и полом с целью извлечь пустую банку.

Банки, начиная с Нового года и до Пасхи, копились для выпечки куличей. Бабуля у нас, первая комсомолка Узбекистана, как-то с возрастом к православию пришла.

Помню, мне подарили набор детской посуды, и кукольные чаепития надолго стали моей любимой игрой. Я была доброй девочкой, и мне хотелось угощать всех. Я несла чашечку бабушке на кухню, совала маме, разливая воду на ее вязанье, приглашала Тимку к нашему скромному столу. Как правило, он успевал увильнуть от моих настойчивых призывов, но иногда мне удавалось его заполучить. Я считала, что в гости надо ходить красивым, и потому наряжала всех своих кукол и всячески их прихорашивала. Тимка не был исключением. В качестве вечернего туалета я надевала на него чепчик пупса и старые мамины бусы. Он изо всех сил пытался отвертеться от моей детской безудержной любви, но я умела проявить настойчивость, и ему ничего другого не оставалось, как давать кошачий отпор мучительнице. Он очень старался меня не царапать и не кусать, но иногда не получалось, и за неудачно проявленное сопротивление он получал от бабушки кухонным полотенцем. Наказания не проходили даром, и при моем очередном приближении он стремительно забивался в свой самый дальний угол под бабушкиной кроватью, где запах пыли смешивался с воспоминаниями о крабах. Так я познала первые уроки неразделенной любви. Я даже не помню, как и когда он умер. После Тимки у нас долго не было никаких домашних животных.

***

– Кот в чепчике и бусах – в этом что-то есть, но мало. Мало. Девочки, думаем еще.

Чай допит. Светлана подводит итог:

– Ну, что ж, начало положено. Девочки, – она кивает в сторону «гостиной», – я уединюсь. Меня ИБМ попросил срочно прочитать нового автора. Откуда такая срочность – не знаю. Блатная или еще что, но с начальством не спорят. Я запрусь на пару часиков. Никого не впускать, меня не звать. Чем быстрее я расчухаюсь с новоявленной любительницей эпистолярного жанра, тем скорее мы возьмемся за настоящую работу.

– А нам что делать?

– Зира, фэнтези никто не отменял. Что там у тебя в работе – то и продолжай. А ты, Лада, пошерсти-ка интернет на предмет кошечек-собачек. Там этого добра должно быть полно. Главное, чтоб оригинально и под сценарий подкладывалось.

Светлана поставила на стол пустую кружку, взяла из ящика своего стола лэптоп, бутылку купленной утром воды, флешку и письмо г-жи Миддлтон О. С. Ушла за загородку.

«Посмотрим, что вы за птица, госпожа Миддлтон. Чья вы родственница? Уж не самой ли королевы английской? Фамилия у вас, прямо скажем, королевская, а может – псевдоним?»

Часть 1

Елена Сергеевна заканчивала консультацию по курсовым у студентов четвертого курса, когда в окно, как будто распахнув его, ворвался предвечерний луч солнца, так давно не показывавшего себя усталым за зиму москвичам. «Все. Сегодня точно поедем!» – сказала она себе, а вслух обратилась к молодому человеку, сидевшему напротив нее, и, слегка приподнявшись, перегнулась через стол, показывая ему место в реферате, которое вызвало у нее замечание.

– Василий, Вы же умница и подающий надежды будущий ученый, но даже Вам нельзя так безосновательно выдвигать тезисы. Вот, здесь и здесь, – она показала на отчеркнутые карандашом параграфы, – пожалуйста, поройтесь еще в литературе. У Мелетинского есть свое видение, а Неклюдов, хоть и разделяет его точку зрения, но трактует по-другому. Мне льстит, что Вы в основном пользуетесь моими работами, но в российской школе фольклористики есть еще с полдюжины ученых, мнение которых Вам бы следовало изучить. Идите. Увидимся в следующий четверг на семинаре.

Оба с облегчением выдохнули. Он быстро сложил бумаги в рюкзачок, скупо попрощался и почти бегом выскочил из аудитории. Она же еще какое-то время посидела, отпуская напряжение. Она и в молодости-то тяготилась публичностью, а уж теперь, когда перевалило за 72, и подавно стала быстро уставать. Не спеша собрала со стола книги с разноцветной бахромой закладок, подровняла стопку записей и отправила все в легкую холщовую сумку на длинном ремне. Достала из нее пачку сигарет и телефон, привычным жестом перекинула ремень через плечо поперек туловища и направилась к выходу.

Конец занятий. Пятачок перед входом в университет гудел. Курильщики жались к урнам, а те, кто не курил, держа бумажные стаканчики с кофе и мобильные у уха, теснились на тротуаре, подставляя лица весеннему солнцу. Елена Сергеевна щелкнула зажигалкой, с удовольствием затянулась. Она была заядлой курильщицей с более чем пятидесятилетним стажем и бросать не собиралась. «Еще чего?! Как же я думать буду?» – дежурно отвечала она врачу. А тот только рукой махал: «Ну, может, поменьше, пореже». Кстати, опрокинуть пару рюмочек беленькой, да под хорошую закуску, да на даче – еще одно любимое удовольствие. Несмотря на свой серьезный статус – как никак доктор наук, заведующая кафедрой и председатель ученого совета – Елена Сергеевна любила простоту. Дача – обычная деревенская изба на пятнадцати сотках – была куплена еще в 90-е, когда муж вдруг из совкового инженера превратился в руководителя строительной компании и начал зарабатывать нормальные деньги. Деревенька из десятка домов в шестидесяти километрах от Москвы, недалеко от Нового Иерусалима. Ни речки рядом, ни леса, а для Елены Сергеевны не было места любимее.