Маша Фокс - Здесь и сейчас

Редактор Татьяна Смирнова

Дизaйн обложки Мария Бангерт

© Маша Фокс, 2022

ISBN 978-5-0056-0490-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я сижу в комнате свиданий блока «В» женской тюрьмы Литтлхам за тем же столиком у окна, за которым меня обычно ждал Питер. Столик чуть ниже нормального обеденного, но выше журнального. Под него трудно убрать ноги, тем более что на мне туфли на каблуках. Сижу полубоком. Я долго готовилась к этой встрече. Выбирала, что надеть. Хотелось подчеркнуть свою свободу, но и не обижать подругу, не выстраивать стены: вот, мол, мы – свободные люди, и вы тут в ваших серых трениках и фуфайках. Кажется, удалось одеться просто и универсально: хорошие джинсы, белая футболка и вязаный кардиган.

Я жду Ольгу.

Ее ведет толстая, неопрятная, с сальными, зачесанными в заколку-клипсу волосами, охранница. Не будь на ней белой форменной сорочки, черных брюк с лампасами и связки ключей на толстой цепи, пристегнутой к широкому брючному ремню, она сама сошла бы за заключенную.

– Хорошо выглядишь, – кивает она мне, – освободилась, значит?

– Да, вот – свободна. А ты, как я погляжу, все еще здесь, – парирую я ее реплику.

– Ну, ну, поговори, – она беззлобно грозит мне пальцем и отходит к двери.

Мы с Ольгой садимся друг против друга и она, как дикий зверек, принюхивается к воздуху над нашим столиком.

– Боже мой, я уже и забыла, как пахнут хорошие дорогие духи.

– Не завидуй. Я тебе оставлю флакон.

– С ума сошла. Украдут на следующий же день.

– И что? Тут и собаки не надо, чтобы найти по запаху воришку.

– Пользоваться не будут. Будут беречь и по ночам под одеялом нюхать. Ладно, как ты?

– Я? …Даже не знаю, с чего начать.

…До поры до времени я не посвящала своего работодателя в суть событий. Ни про картину, ни про разговор с Анитой. Только рассказала Джеку о своих планах на поездку на Рождество к родственникам бывшего мужа. Он так воодушевился. Он вообще очень легко воодушевляется – взрослый ребенок; потому, наверное, и не женат. Он потребовал от меня фоторепортажа всей семьи и даже сделал ранний рождественский подарок – мобильный телефон, где камера с каким-то там супер-пуперским расширением и безумным количеством пикселей.

– Ну, и тебе удалось все сфотографировать?

– Естественно. Фото елки, индейки и семьи я послала Джеку, а фото картины сразу же отправила Аните и зареклась не думать, не гадать, не считать дни до возможного ответа. Просто отправила и забыла. Я вспомнила твою любимую поговорку: зачем иметь собаку и самому лаять, и решила полностью положиться на Аниту. Она хоть и бывший, но адвокат, ну и процент от продажи, тоже, знаешь ли, хороший стимул. Понятно, что такие вопросы не решаются в один день.

– Это точно, – соглашается Оля.

– Короче. Ответ от экспертизы пришел месяца через три. Официальный, сухой и лаконичный: судя по фотографиям, эксперт был почти на 100% уверен, что это НЕ Иоганн Якоб Дорнер Младший, но… И тут, Оля, сиди и крепче держись за стул…

– Ну, – подруга вся подалась вперед ко мне, и я шепотом, почти одними губами произнесла:

– Он, эксперт этот хренов, заподозрил, что моя картина принадлежит кисти… самого Карела Дюжардена.

– Кого?

– Карел Дюжарден – нидерландский художник. Родился в 1622 году в Амстердаме и умер в 1678 в Венеции, – вещаю я скороговоркой, как на экзамене.

– Нам, татарам, один хрен.

– Ольга, хрен – не хрен, но ты не понимаешь! Дюжарден уже почти пятьдесят лет в могиле лежал, когда Дорнер только начал пеленки пачкать. То есть картина не 18-го века, как я думала, а СЕМНАДЦАТОГО!!! Точную дату и авторство они могут назвать, только исследовав состав красок, оригинальность холста, ну, и после всех прочих манипуляций ультразвуком и рентгеном.

– А это для картины не вредно?

Я закатилась смехом, не могла остановиться – до слез. Утирая их, начала объяснять, что картина – это не беременная женщина, ей рентген не опасен. Да и все остальное – после того, как она столько лет провисела на чьих-то стенах над коптящим камином; примерно, столько же лет провалялась на чердаках; и после тридцати лет, проведенных в компании пауков и пыли у меня за шкафом, священнодействия экспертов в белых перчатках и в масках – не дай бог чихнуть на шедевр – ей, картине, только в радость.

– Ну?

– Что ну?

– Ну, во сколько они оценили твой шедевр?

– Не мой, а Карела Дюжардена.

– Стерва ты, Машка. Не томи.

– О’кей. Они поставили стартовую цену 17 миллионов…

Ольга, вытаращив глаза:

– А продали?

– За двадцать два.

– Маш, у меня нет слов, – шепчет она побелевшими губами, – я охуеваю.

– Оля, должна тебе честно признаться, я тоже, но… еще мне стыдно.

– Быть такой богатой?

– Нет. Мне стыдно, что я, дипломированный специалист, искусствовед и выпускница МГУ, могла лопухнуться в сто пятьдесят лет.

– Ну, мы все учились кое-как. Я, помню, в сессию до экзамена не мыла голову – примета такая была, мол, все знания вымоешь, а потом, только сдам, – сразу бежала в баню. Вот и получилась недоучкой.

– Нет, Оля, я себя оправдываю тем, что история искусства довольно широкая наука, но в мое время она была сильно заужена. Что толку было изучать западное искусство, когда никуда дальше запасников Пушкинского или Эрмитажа (и то – по блату или по спецпропускам) тебя не пускали. Какой мне был интерес до разницы там между Класом Берхемом 1 1 Николас (Клас) Питерс Берхем Старший (нидерл. Nicolaes (Claesz.) Pieterszoon (Pietersz) Berchem the Elder; 01.10.1620 Харлем – 18.02.1683 Амсердам) – голландский живописец, график и гравёр. и Паулюсом Поттером 2 2 Паулюс Поттер (ндерл. Paulus Pieterszoon Potter ; крещен 20.11. 1625 – похоронен 17.01.1654) – нидерландский художник, представитель золотого века голландской живописи. Мне не могло даже в самом невероятном сне присниться, что я их когда-нибудь «живьем» увижу – одного в Рейксмузеуме в Амстердаме, а другого в Картиной галерее в Берлине. Кто бы меня тогда выпустил на них любоваться?

– Ну, и что ты теперь собираешься делать? Объезжать все музеи?

– Нет, Оля, я уже не смогу по миру скакать.

– Это еще почему?

– Мне 66.

– И что?

– Знаешь, как-то боязно. С 666 ассоциируется. Со зверем, с опасностью, – тяну я.

– Да брось ты, Машка. У тебя все самое опасное уже позади. Если, конечно же, опять в какую-нибудь глупость не вляпаешься. Ты, главное, этот год продержись, а на следующий тебе уже будет 67, и все опасности тебя минуют.

– Я не о том. Я о том, что за восемь лет тюрьмы я разучилась жить на свободе. Я все время себя контролирую: как бы лишку не сболтнуть, как бы что не сделать не так. Никому не доверяю. Только тебе, и то, наверное, потому, что ты за забором и никак мне навредить не можешь.