Маша Фокс - Здесь и сейчас

…И в тот самый момент, когда я мысленно произнесла это слово, у меня в сумке зазвонил телефон. Номер неизвестный, но начинается на +7. Значит, кто-то из России.

– Алё, алё, Машка, это ты? – орет трубка родным, до боли знакомым и любимым голосом Дины.

– Я, я это, не ори так, – я даже отодвигаю телефон от уха, – Ты откуда звонишь?

– Из Москвы.

– А слышно так, как будто из-за угла.

– Это хорошо, что такая отличная связь, – говорит Дина и убирает децибелы. – Маш, я только сейчас узнала, что ты уже вышла. Как ты?

– Динуля, в двух словах не скажешь. С одной стороны, вот: свободна, а с другой, как раз сейчас сижу и думаю, к какому месту мне эту свободу приложить.

– То есть у тебя никаких конкретных планов нет?

– Нет. Тем более что зима наступает. В Англии это самый мерзкий сезон. Думала, куда б податься?

– Знаешь что? Приезжай-ка ты ко мне. Вместе зимовать будем.

– Куда к тебе? В твою двушку к Лёшке под бочок? Как он там? До сих пор холостой? Так и не нашел женщины лучше мамы?

– В том-то и дело, что нашел. Я уже и мечтать перестала, а тут девочка возникла. Симпатичная, умненькая. Я даже боюсь сглазить. Поэтому и переехала на дачу насовсем, чтобы у них под ногами не путаться.

– И как на даче?

– Красота. Снег. Тишина.

– У вас уже снег? – удивляюсь я, глядя в окно. – А у нас еще и желтеть не начало, хотя уже ноябрь. Правда, лето очень дождливое было, всё еще зеленое.

– Нет, нет. Тут уже зима. Но, ты знаешь, так хорошо: чисто, тихо. Поселок у нас, опять же, хороший. Соседи все, как и я, в основном одинокие пенсионеры. Вдовы или такие же, как я, «самостоятельные». Приезжай. У нас тут компания отличная, жизнь спокойная. Дом у меня большой. Бывшая академическая дача, как-никак.

– Помню, помню, – говорю я. – Ты ж после выпускного у родителей ключи потихоньку стащила, и мы почти всем классом туда закатились. Ох и нагоняй же ты получила, хотя я помню, как мы там за собой всё вылизывали и в порядок приводили – вроде как нас там и не было.

– Вот-вот. Но теперь ты дачу не узнаешь. После смерти папы, – ты, наверное, и не помнишь, ты уже уехала – мама одна осталась и на дачу совсем перебралась. Лёшка, пока маленький был, каждое лето у нее проводил. Вода и газ были, а отопление уже после папы провели и сделали дом «зимним». Вот. А теперь, когда и мамы не стало – мой черед здесь доживать. Это у нас такая станция «Перевалочная-Сортировочная». Переход на другую платформу. Следующая станция «Загробная».

– Дура ты, Динка, и шуточки у тебя идиотские. Типун тебе на язык. Извини, я и не знала, что мама умерла.

– Умерла. Уже шесть лет как.

– Господи! Как же я все просидела-то.

– Ничего, теперь можешь наверстать. У тебя на собак аллергии нет?

– Нет. Если только на служебных, и то в сочетании с колючей проволокой и охраной, – горько усмехаюсь я, – от этих тошнит.

– Нет. Колючки у нас нету, а есть пес: желтый лабрадор по имени Тоби. Мой и друг, и брат, и бэби, и охрана. Хотя… как охрана он очень так себе. Любит всех. И своих, и чужих. Всем рад.

И вдруг… Мне представился тот подмосковный дачный поселок. Я даже названия не помню, но разве это обязательно. Они все одинаково милы. Лесок вдали на пригорке, и небо над ним в два раза выше, чем над городом, и звезд в два раза больше. И мерцают они, и отражаются в девственной белизне свежевыпавшего снега. И детский стишок, кажется, Маршака. И картинка на первой страничке нового отрывного календаря. Папа вчера, пока мы с сестрой на елку игрушки навешивали, снял со стены старый, оторвал страничку «Декабрь 31» и повесил на его место новый. Ну да – Маршак:

Спазм сжал мне горло, я и сказать больше ничего не могла, только промычала:

– Приеду.

– Вот и славненько, – обрадовалась подруга детства, – как соберешься, дай мне знать. Лёшка тебя в аэропорту встретит и сюда ко мне привезет. Он у нас теперь мальчик большой – на машине ездит. Не тяни. И да, много одежды не тащи. У меня тут все есть. И тулуп, и старые, но еще вполне пригодные шубы, и валенки. Давай собирайся, слышишь?

«Бедному собраться – только подпоясаться», – но вслух я этого не сказала. Мычала сквозь слезы и головой кивала, как будто она меня увидеть могла.

Поселок Перемогово – это, конечно же, не Переделкино, но тоже не абы как построен. Когда-то академические дачи стояли в сосновом бору, и никаких заборов между ними не было. Их первые владельцы, в основном физики-ядерщики (как Динкин отец), ходили-гуляли в полосатых штапельных пижамах меж рыжих прямых, как полоски этих пижам, стволов столетних сосен; время от времени наклонялись, чтобы подобрать особенно крупную ягоду земляники или черники. Погуляв по лесу, поздоровавшись с соседями и обменявшись впечатлениями о погоде, они возвращались в дом, поднимались на второй этаж, где у большинства из них в застекленных наборным стеклом эркерах-балконах стояли письменные столы. Жена или домработница – у кого как – приносила чай в подстаканнике и вазочку с сушками-пряниками. Академики садились за работу над своими чертежами, расчетами, записями, и, подняв головы от бумаг, любовались панорамным видом хвойного вечнозеленого леса и зелеными же крышами поселка, затерявшегося в нем.

Теперь настала моя очередь сидеть за таким столом. Снаружи, правда, многое изменилось. Лес поредел, и между участков появились заборы, на многих дачах возникли дополнительные пристройки: гаражи, теплицы, бани; да и сами дачи обросли дополнительными верандами, навесами для барбекю, всякого рода клумбами и даже рядами огородных грядок.

Мне плевать. Во-первых, под снегом половины этих признаков цивилизации и не видать, во-вторых, я мало смотрю вдаль. Меня от пейзажа, помимо каким-то чудом сохранившихся разноцветных витражных окон, отделяет экран ноутбука, за которым я провожу бОльшую часть своего времени. Вот откуда аналогия с Переделкино. Я почти писатель. У меня целая куча идей, но пока это все зарисовки и короткие рассказы, которые однажды сложатся в книгу и… кто знает, может быть, даже не в одну.

Дина счастлива: ей есть о ком заботиться и кому регулярно, каждые два часа, приносить свежую кружку чая, печеньки или пирожки. Она спрашивает, что я хочу на ужин и уходит вниз, стараясь не греметь кастрюлями – не нарушать тишину, так необходимую писателю. КАЙФ!

Иногда компанию мне составляет Тоби. Он уже не молод, и бегать вверх-вниз на второй этаж ему не очень легко, но время от времени он забывает об этом (особенно, если пирожки обещающе пахнут курицей или мясом) и с радостью сопровождает хозяйку, забыв уйти с нею вместе. Он мне не мешает. Просто подходит к столу, кладет свою лобастую голову мне на колено и смотрит вверх в лицо, пытаясь перехватить взгляд, с выражением: «Ведь ты же не съешь все это сама, одна? Ведь правда?»