Этьен Экзольт - Наслаждение

Зрелище то одновременно казалось мне неприятным и увлекательным. Грязь и ржавчина, неизменно сопровождающие все, связанное с кораблями, успели изрядно надоесть мне, но все же не мог я позабыть и способности любого из представших передо мной суден достичь манивших меня потерянных островов, поднимающихся из моря в один високосный год и вновь уходящих под волны в следующий.

– Я согласна доктор. – она горестно вздохнула. – Иначе мне придется подавать на развод, так и не став женщиной.

Заявление ее выглядело для меня лишенным смысла и, скорее, унижающим ее мужа, но я предпочел оставить его без замечаний со своей стороны.

– Тогда вы должны будете сделать все, что я сочту нужным. Позволение от вашего мужа мной уже получено.

Покорно кивнув и едва не рыдая, она на мгновение закрыла глаза, сделала глоток вина, позвонила в стоявший на столе стальной колокольчик, подзывая слугу. Тот отыскал хозяина, обрадовавшегося, узнав о согласии девушки и немедленно отправившегося производить все указанные мной приготовления.

Окна в маленькой спальне скрыли темно-зеленые шторы. Девушка лежала на кровати, обнаженная, с широко раскинутыми руками и ногами. Кивнув ей и попытавшись успокоить ее улыбкой, я последовал в ванную, где умылся и вымыл руки, а по возвращении снял пиджак и жилет, почувствовав себя слишком легким и уязвимым под шелковой синей сорочкой. Туфли мои остались лежать возле изножья. Сминая серые брюки и признавая их испорченными, я забрался коленями на кровать, приподнял за щиколотку правую ногу девушки, пробираясь к пространству между ее бедрами. С каждым мгновением страх нарастал в ней. Глаза ее широко раскрылись, брови изогнулись, губы разомкнулись и шевелились, готовясь произнести слова запрета и отказа. Следовало поторопиться и я, подхватив ее ноги под коленями, поднял ее бедра и притянул к себе девичье тело, прижимая свой рот к губкам ее влагалища.

– Доктор! Что вы делаете?! – она дернулась, попыталась вырваться, натягивая белые простые веревки, притянувшие ее руки к столбцам изголовья. Язык мой ткнулся в ее губки, раздвинул их, пробрался между ними.

– Что?! – и она замолчала, прислушиваясь к своим ощущениям, часто дыша, успокоив дергавшиеся до того, пытавшиеся высвободиться ноги. Как и во всем другом, имеющем отношение к женщинам, следовало действовать со знанием и упорством. Движения моего языка сохраняли в себе ритм, плавно меняя его, ускоряясь или замедляясь с неторопливой мягкостью. Кружась, выписывая спирали и зигзаги, поднимаясь и опускаясь, пробираясь вглубь до самой плевы, пару раз толкнувшись в нее, он странствовал по девичьим глубинами, начинавшим заполняться смазкой. Не следует верить тем, кто говорит, будто бы у влагалища девственниц другой вкус. Подобные заявления не могут быть ничем, кроме поэтического бреда или стремления выглядеть особенно и чрезмерно порочным. Женщины действительно различаются во вкусе своих истечений, я не встречал двух схожих среди многих десятков, которым оказал подобные услуги, но наличие или отсутствие девственной плевы никак не влияет на то.

Девушка затихла в моих руках, наслаждаясь неожиданной и незнакомой лаской, лишь слабо подрагивая и постанывая, когда мой язык погружался в нее. Губы мои были уже влажными от ее истечений, добравшихся и до подбородка. Настал момент для перехода к следующему и главному действу. Перехватив ее ноги, сжав их посильнее, я провел языком снизу вверх, нащупал им клитор, ткнулся в него, вызвав у нее изумленный протяжный стон и тут же обхватил его губами.

Вопль ее разнесся по всему дому. В некоторых случаях мужья прибегали спасать своих жен и потому возле дверей спальни я оставил Кабросса, способного усмирить даже такого великана, как Иоганн, чему у меня было множество весьма увлекательных наблюдений. Многие годы портовых драк, участие в нескольких войнах и паре восстаний подарили ему опыт, позволявший одерживать верх почти над любым противником в схватке один на один.

Сражаться приходилось и мне. Губы мои обхватили клитор, присосались к нему, а девушка вопила, извивалась, дергала ногами, билась в своих путах, желая вырваться, освободиться, сбежать от подвергающих ее пыткам мужчин.

На мгновение я позволил себе отвлечься от ее отвердевшей плоти.

– Кричи, кричи, милая! Громче! – и снова губы мои сдавили потемневший выступ, приложив еще больше сил и добавился к ним язык, кружившийся вокруг него, вдавливавший, дразнивший, а затем и зубы мои осторожными покусываниями коснулись его и от вопля ее задребезжали зеркала, уверенные в потере для себя всех отражений.

– Нет, нет! Прекратите! – она выгнулась, попыталась повернуться на бок, левая рука ее вытянулась, натягивая веревку. – Не могу больше! Хватит!

Привычный к подобным возгласам, я лишь усилил свой напор, прижимая к себе ее дергающиеся бедра, стараясь не замечать ударов пятками по спине.

– Что?!! – она прекратила дергаться, приподнялась, уставившись на меня глазами, погрязшими в неизбывном ужасе пожираемой живьем добычи. – Что это?!

Оргазм ударил ее и она согнулась, мелко затряслась и в глубине той дрожи возникла другая, растоптавшая ее размеренной поступью яростного гиганта и мне пришлось отнять от девушки губы. Промежность ее, несмотря на все усилия моих рук, вздымалась и опускалась, губки влагалища оставались раскрытыми, сияющие от смазки и слюны, бедра трепетали и, словно один глубокий вдох исходил из нее короткими вспышками, сквозь тоскливый, мертвенный вой пробивались жалобные стоны. Слезы текли из ее неспособных моргнуть, узревших первозданное сияние глаз, широко открытый рот желал поглотить все сущее, мне же оставалось, вобрав последние остатки ее вкуса, с терпеливым спокойствием ожидать, когда наслаждение покинет ее.

Едва тело ее успокоилось и обмякло, упало на черную простынь, как я отпустил его, я вскочил и бросился к двери. Кабросс отступил, но я понял, что в его умениях не было нужно. Обнаженный, Иоганн стоял посреди коридора, поглаживая свой и без того напряженный член.

– Скорее! – я отпрыгнул к стене и он, кивнув, бросился мимо меня, сотрясая своей яростной поступью весь дом.

Кабросс закрыл дверь и, не отпуская золотистой, принявшей форму змеиной головы ручки, склонился к белому дереву, ухмыляясь так, словно готовился вскрыть сейф, полный самых крупных ассигнаций.

Примеру его последовал и я, едва не касаясь ухом левой створки. Несколько тяжелых шагов закончились скрипом кровати, непонятным мужским шепотом, мгновением тишины, мужским стоном, новой тишиной и девичьим криком, намного более тихим, чем произведенный ранее, имевшим в себе нечто более жестокое и порочное, признание поражения, открывающего возможность для многих грядущих побед.