Владислав Ситников - Сопричастность. И наестся саранча

По мнению самого Мирзы, скорее всего, его расстреляли бы за нарушение сухого закона, хотя, останься он на родине, вкус алкоголя навряд ли стал бы для него таким знакомым и почти родным. Но, перебравшись в Союз, он, как любой советский школьник, уже в старших классах безошибочно определял производителя портвейна и плодоягодного вина, не глядя на тару.

Бывший член партии народных масс Ирана со временем наладил быт семьи в Москве и трудился в Агентстве печати и информации в качестве переводчика с фарси и арабского языка.

Мирза же, поднаторевший в мелких коммерческих делишках на волне кооперативной эйфории конца Перестройки, выделялся среди своих сверстников лишь необычным персидским профилем, который выигрышно смотрелся на фоне среднестатистических лиц однокурсников, когда дело касалось покорения сердец беззаботных подружек его молодости.

В РУДН Мирза действительно не учился, хотя для многих это казалось очевидным и заранее определенным путем получения образования и ассимиляции для любого иностранного выходца. Прежде чем его нога ступила на порог Внештрансбанка, ему пришлось в поисках призвания пройти многочисленные и суровые университеты жизни, которые наполнили его память разносторонними и оказавшимися абсолютно ненужными знаниями и навыками.

Свой последний судьбоносный шаг Мирза сделал уже после того, как закончил Институт стран Азии и Африки МГУ, в который попал после долгих мытарств выбора между стоматологическим училищем и геологоразведочным институтом. Несколько курсов обучения в последнем пополнили его и без того богатую и яркую фольклорную коллекцию, зародившуюся еще во времена краснодарских каникул, превратив ее в истинный кладезь матерных частушек, похабных анекдотов, присказок и поговорок. К сожалению, творческие наклонности Мирзы никак не удавалось оценить ни стоматологам, ни геологам, которые последовательно, но небезосновательно утверждали, что эти таланты в их профессии не пригодятся, а нежелание учиться по профилю, несмотря на любовь к долгим полевым экспедициям, увы, не оставляет их нерадивому студенту никаких шансов на успешное завершение обучения. И Мирзу выгоняли. В ИАА, конечно, не было романтики дальних поездок в поисках новых минералов, но обаяние вояжей на картошку последних лет жизни в обществе развитого социализма еще присутствовало. Копание в грязи, антисанитария, необходимость пить сомнительный самогон из еще более сомнительной общей посуды ничуть не смущали молодого Мирзу, но оставили неизгладимый след в его сознании. С тех пор он стал не просто осторожен в вопросах гигиены, а патологически брезглив, со временем дойдя до клинической стадии излишне бережного отношения к собственному здоровью.

Получив диплом, советский иранец, как и все выпускники середины 90-х, прекрасно понимал, что толку от этой картонной книжицы нет никакого, и поэтому с поиском места для применения приобретенных навыков не спешил. Если бы в один прекрасный майский день его однокурсник и будущий коллега не позвал своих друзей по институту на дачу, возможно, поиски, если бы они когда-нибудь и начались, привели Мирзу в какое-то другое достойное заведение, но судьбой ему было уготовано занять особое место в истории именно Внештрансбанка.

На его порог он пришел отнюдь не с пустыми руками. Он оберегал два ящика импортного пива, приобретенного у знакомого барыги по сходной цене в ларьке недалеко от рынка в Лужниках. Дело в том, что самого Мирзу во Внештрансбанке никто не ждал. Его товарищ, также приглашенный за город, с которым они собирались добираться туда вместе на электричке, по воле рока именно в этот пятничный день должен был прийти по рекомендации друзей своих родителей на собеседование в недавно созданный банк. Тащить в кабинет президента банка дефицитное пиво он разумно посчитал бестактным прологом для начала карьеры и поэтому попросил приятеля посторожить ящики внизу.

Приятель особой бережливости к содержимому рюкзаков не проявил и успел выпить банку прохладного чешского напитка, когда охранник, ответив на внутренний звонок, вдруг окликнул его.

– Парень, ты Мирза Сад… Саджáди, что ль?

– Саджади́. А что, еще кто-то есть вокруг? – Мирза недоверчиво посмотрел на человека в форме и, громко икнув, поинтересовался: – Чего надо-то?

– Я думал, это таджичку какую-то зовут, а тут только ты стоишь. Иди наверх, тебя вызывают.

Оказалось, что банк остро нуждался в людях, а обманчивая надпись МГУ в дипломе товарища Мирзы вкупе с его пламенной рекламной речью об уровне образования и способностях бывшего однокурсника произвели на Галину Борисовну благоприятное впечатление. Одному богу известно, как она не учуяла запах пива, которое буквально за десять минут до импровизированного собеседования употребил этот застенчивый, тихий и воспитанный перс, неуклюже переминавшийся перед ней с ноги на ногу. Ей показалось, что он испытывал мандраж перед лицом руководителя солидного учреждения, что, по мнению Галины Борисовны, несомненно подтверждало слова товарища о его достоинствах и природной скромности. Спустя четверть часа Мирза получил предложение присоединиться к молодому коллективу дилинга, где, как подсознательно чувствовала Галина Борисовна, сплотилась излишне, в ее понимании, дружная команда, которую надо было бы разбавить посторонним человеком, который в перспективе мог стать «своим».

Времени на размышления не было, тем более что причины притаптывания на месте были связаны отнюдь не с мандражом, как полагала странная женщина, задававшая вопросы про семью и происхождение, а с действием выпитой на жаре банки пива.

– Я очень благодарен за предложение. Я обязательно подумаю, – врожденное обаяние и привитое матерью убеждение в необходимости неукоснительно соблюдать этикет в строго ограниченные и особо важные промежутки времени дали о себе знать, несмотря на психологические и в первую очередь физиологические обстоятельства ситуации.

После двух дней буйного празднования дня рождения однокурсника Мирза с трудом приходил в себя, пытаясь собраться с мыслями после того, как вредная младшая сестра разбудила его ни свет ни заря, громко хлопнув дверью, когда уходила утром в институт.

– По голове себе постучи лучше! – строго ограниченные промежутки времени для соблюдения правил этикета и банальных норм приличия на сестру, разумеется, не распространялись.

Причина недовольства родственницы крылась в событиях минувшего дня. Воскресным вечером к ней впервые в жизни приехала подруга детства из Краснодарского края, которую она долго уговаривала остаться пожить у них. Кроткая девушка очень стеснялась, но приглашение приняла. После ужина, когда мать и сестра Мирзы собрались вместе с гостьей на кухне, чтобы провести время за душевной беседой, дверной звонок стал разрываться от настойчивых прикосновений запоздалого визитера. Через мгновенье, сметая все на своем пути, в квартиру ворвался Мирза, стремительно направившийся к туалету, где его громко и яростно стошнило. Неловкая ситуация постепенно улеглась, как и загулявший за городом старший брат, который теперь громко храпел в своей комнате. Краснодарская подруга застенчиво улыбалась и смотрела в блюдце, когда в дверь опять начали ожесточенно трезвонить. На сей раз в похожем состоянии в квартиру ввалился почти никогда не пивший отец, вернувшийся с воскресного заседания бывших членов партии Туде… Вечер был окончательно испорчен, а подружка, чьи глаза постепенно расширились до размеров блюдца, в которое она все еще неотрывно смотрела, дабы, не дай бог, не привлечь к себе внимания этих алкашей, поспешила сообщить, что завтра ей надо обязательно переехать к двоюродной тете, жившей у черта на рогах за МКАДом. Сестра Мирзы предприняла несколько отчаянных попыток убедить подругу, что это всего лишь досадное недоразумение, но вскоре, крайне расстроенная, признала поражение, обвинив в нем нерадивых родственников.