Ева Танина - Поздравь Танюшку!

«Значит, Сашка, – подумала я, – Александр!»

– Это он, Танюш, – сказала я, показывая на её брата на снимке, – только старше, лет сорока.

– Точно? – как-то обречённо спросила она и, увидев мой кивок головой сказала. – Он умер в 42 года, мне тогда 32 исполнилось, я Павлика в тот год родила. А что он говорил?

– Практически ничего, могилу свою показал, имя на ней, – ответила я, – и, напоследок, про то, что его забыли.

– Забыли? – удивилась Татьяна. – Конечно, забыли. Столько времени прошло!

– Нет, он не это имел в виду, – посмотрев на опустевший возле сарая куст, сказала я. – Думаю, он о том, что его и не помнили.

– Ты знаешь, возможно! – уклончиво сказала она. – Я так думаю, что он не просто так тебе снился. Может он что-то сказал, но ты не хочешь говорить?

– Нет, – ответила я, отпивая тёплый чай, – он ничего не говорил.

– Ева, я даже не знаю, рассказывать тебе или нет, – сомневалась Татьяна, перебирая фотокарточки. – История не очень хорошая и, я, в своё время, не нашла объяснения поступку брата, решив просто забыть об этом.

– Расскажи уже, Танюш, – ласково сказал Василич, – я ещё тогда говорил, что рано было ставить точку, надо было разобраться во всём. Видишь, не может его душа обрести покой? Надо помочь, душенька, надо.

– Да там всю жизнь пересказывать придётся, чтобы понять! – воскликнула Татьяна и обречённо добавила. – Даже не знаю с чего начать.

– Давай, я расскажу, что знаю, а ты дополнишь? – предложил Василич. – Наливай наливочки!

– Да. Давай выпьем, раз такое дело, – с грустью согласилась Татьяна и засуетилась, – Ева, ты чего ж не поела-то ничего? Давай чайку согрею?

– Согрей, душа моя, – сказал Василич.

– Да не беспокойся ты, – с досадой воскликнула я, – тёплый чай, наоборот, вкусней. Ты же знаешь, я не люблю горячий!

– Ах, да, – пробормотала Татьяна. – Ну ладно, Василич. Рассказывай.

– Сразу скажу, Ева. Сашка наш повесился, здесь на этой даче, на чердаке, – начал он. – Причём, можно сказать, демонстративно. Родители в тот момент были внизу и слышали грохот упавшего стула, но в силу обстоятельств, о которых я позже расскажу, сразу не среагировали. Мы, так и не поняли, специально он это сделал, чтобы попугать или, действительно, жить не хотел. Когда через пару часов тишины, отец заглянул на чердак и увидел висящего сына, упал там же с инфарктом. Спасти его не удалось. Так что была у нас двойная трагедия. Ну, будет, Танюшка! Чего ж ты!?

Василич подошел к жене, которая смахивала украдкой слезы, приобнял её и спросил:

– Может тогда не надо рассказывать? А?

– Да, наверное, не надо, – дрожащим голосом сказала я, сама еле сдерживая слезы от вида плачущей Татьяны. – Зачем?! Итак, я вам одни расстройства принесла.

– Нет, Ева, – твёрдо сказала Танюшка, – надо. Я ему тогда не помогла, хотя могла! А так хоть сейчас помогу, чем смогу. В общем, слушай теперь мои мысли обо всем этом. Тогда-то я не так думала и злилась на Сашку, само собой! Ведь если бы не он, то и отец ещё пожил бы. Мамочка ещё масла в огонь подливала, кляня без продыху бедного Санька.

– Да, сложный тогда период был, – поддержал жену Василич, – и когда у Танюшки молоко от переживаний пропало, я строго поговорил с тёщей. Пашке ещё и полугода не было, а ребёнок без полноценного питания с измученной от переживаний матерью. Сели мы с тёщей, обсудили всё, точнее сказать я выслушал, в очередной раз, всё её негодование по поводу сына и решили тему закрыть. Хотя я рассчитывал на то, что перестав бесконечно обвинять Сашку во всех смертных грехах, она найдёт в себе силы, простить его. Негоже это умершего проклинать, какой бы он не был.

– Нет, мама до сих пор его не простила, я точно знаю. Хоть и не говорим об этом, а знаю! – подхватила Татьяна и налив ещё наливочки, сказала мне. – Мамуля у меня человек очень своеобразный, замуж за отца она вышла на втором курсе института и меньше, чем через год родила Сашу. Академический отпуск не брала, бабушка моя тогда на себя всю заботу о внуке взяла, а когда мама институт закончила бабушки не стало. Сашка в сад ходил уже, мама диссертацию писала, отец вечно на работе, но тогда многие так жили. Социалистическое воспитание ячейки общества считалось, должно было проходить в полном равнодушии. Главное труд на благо Родины! И нас так воспитывали! Сашка рос мальчишкой послушным, учился хорошо, участвовал во всех конкурсах самодеятельности и в школьных спектаклях играл не последние роли. Талант у него, безусловно, был, но больше всего он любил кружок моделирования. У нас в доме полки были заставлены различными макетами танков, машинок и другой техники. Как сейчас, я – мать двоих детей, понимаю, что всё он это делал, чтобы мать им гордилась, чтобы похвалила, приласкала, сказала, что он у неё самый лучший. Но мама наша, если хвалила его, то очень скупо, зато любила рассказывать при каждом удобном случае, как она плакала от жалости к себе, что так рано родила и ребёнок связал ей руки. Естественно, всё это при Сашке! А тут, ещё и я родилась. Конечно, и у меня были проблемы с матерью! У кого их не было!? Вечная проблема родителей и детей! Но даже я замечала, какая колоссальная разница в отношении матери ко мне и к брату. Меня всегда хвалили, тискали и наряжали. А с ним мама разговаривала строго, часто морщилась, когда он рассказывал что-то о своих успехах. Нет, я её не осуждаю! Мы все люди разные и тогда мне казалось, что она так делает, потому что он мальчик и ей хотелось вырастить сильного мужчину. Но когда я родила сама, начала догадываться, что дело совсем не в желании дать должное воспитание, а в том, что у неё не было к нему любви. Он был обузой, связывающей руки. Когда я родила второго сына – Павлика, я убедилась в этом, но было уже поздно.

Татьяна остановилась, посмотрела на фотографию, которую держала всё это время в руках, смахнула набежавшие слезы и спросила у меня:

– Вот у тебя, Ева, сейчас двое детей, ты их двоих любишь?

– Конечно! – воскликнула я. – А как же иначе?!

– Вот и я когда Пашу родила, поразилась, как можно одного любить, а другого нет! – печально сказала Татьяна. – А мамуля моя, наоборот, не понимала, как можно двоих любить и прямо спрашивала: «Танька, ну неужели ты и правда, Дениску любишь? Ну, врёшь же?». И недоверчиво мотала головой, когда я пыталась убедить её, что люблю, и первого, и второго.

– Я ей даже замечания делал не раз, – добавил Василич, – чтобы при детях такие разговоры не вела.

– Мама его слушается, представляешь, – усмехнулась Танюшка. – Отца так никогда не слушалась, как Василича.

– Опытный педагог со всеми общий язык найдёт, – похвалила я.

– Ну да, – ответила она, – только вот с Сашкой не смог… В общем, закончил Сашка диплом с отличием, устроился на завод. Тогда же ещё заводы были! Женился, квартиру кооперативную приобрёл, даже машину купили, а детей у них все никак не получалось. Жену его Мариной зовут. Очень сильная женщина, даже на маму нашу чем-то похожа. Общий язык они, во всяком случае, сразу нашли и шпыняли Сашку уже вдвоём, а тот радовался! Маме же угодил наконец-то! Эх, Сашка, кабы иметь мне тогда теперешние мозги может, и удержала б я тебя от такого шага!