Ева Танина - Поздравь Танюшку!

«Не напрягайся, не стоит, – сказал мужчина, – ты и имя моё видишь здесь духовное. Не мирское».

«Зачем ты тогда мне его показываешь?» – удивилась я.

«Так положено, – пожал плечами он и добавил. – Поверь здесь не меньше заморочек, чем в миру. Даже больше!»

«Я это уже слышала. А другие памятники и правда без подписи? Или я их не вижу?»

«Без подписи, – виновато отвёл он взгляд, – они ещё только ждут».

«Кого?» – испугалась я, почему-то сразу подумав про Танюшку.

«Нет, не её! – улыбнулся во весь рот Гаврил. – Однако ты любопытна без меры, Евлалия! Не ожидал!»

«Говори, зачем привёл!» – огрызнулась я, удивляясь своему раздражению. Ведь к Рудакам я испытывала набор светлых чувств, от нежности до жалости, а тут… Тут глухое раздражение, с примесью злости и одновременно стыд за свои эмоции к незнакомому мне человеку.

«Татьяне расскажи про сон, она должна понять! – попросил он. – За чувства свои не стыдись, верные они. Я понимаю».

«Слушай! Понимает он! – огрызнулась опять я, не в силах перебороть себя. – Ты можешь просто объяснить и всё? Я уже передала Татьяне поздравление, и она знает, что ты её отец. Зачем столько тумана? Почему я должна лишний раз её расстраивать?»

Вокруг резко закрутился вихрь, поднявший неведомо откуда взявшуюся осеннюю листву, обвивая меня и Гаврила, словно воронкой. Он приблизился ко мне почти вплотную, и я почувствовала его ледяное дыхание. Колючий взгляд его карих глаз оказался в сантиметре от меня, заполнив собой всё остальное пространство и злобный голос произнёс: «Потому что я не отец! Не отец! Они должны были помнить меня! А они забыли! Забыли! Забыли!»

Я подскочила, в ужасе, в кровати. Сердце отчаянно колотилось, перед глазами кружились в быстром вихре взгляд мужчины и три серых памятника, в ушах стучал злобный голос и слово: «Забыли!» Из моих глаз непроизвольно брызнули слезы, я, пытаясь сдержать рвущееся наружу рыдания, выбежала из спальни.

– Ева! «Солнышко!» – громким шёпотом сказал, сгребая меня в охапку, выскочивший за мной, муж. – Что случилось? Ты плачешь что ли?!

Успокоиться я не могла долго, поток слез казался нескончаемым, как и обуревавшие меня чувства. Чувства злости на весь мир, одиночества и забвения, чувство горечи о бесцельно прожитых годах и потери близких мне людей. И как не пыталась, я себя уговорить, что это не мои чувства, не получалось. До тех пор, пока на смену не пришло всеобъемлющее чувство жалости к этому незнакомому мне Гаврилу. Я ещё не знала, что с ним произошло, но знала, что он чувствовал при жизни. И от этого мне стало его безумно жалко, хотелось помочь ему избавиться от этих страшных эмоций. Но как!?

– Ты меня пугаешь, Ева! – прошептал мне на ухо муж. – Может можно что-то сделать, чтобы тебе не снились эти ужасные сны? Тебе легче?

– Да, – ещё всхлипывая, ответила я, обнимая мужа, насколько могла крепко. – Спасибо, любимый мой. Мой самый родной. Я так рада, что вы у меня есть! Так рада!

И поток слёз облегчения вперемешку со смехом счастья полился на плечо мужа.

– Кошмар! – растрогался муж, щипая меня за бока. – Боюсь даже представить себе, что тебе приснилось, что ты так заговорила.

– Мужчина! – возмутилась Ольга, обращаясь к стоящему впереди пожилому мужчине с закинутыми за голову руками. – Немедленно отойдите в сторону! Слышите меня? Немедленно! От вас на меня тень падает и мне холодно!

Я с трудом сдержала смех. Незнакомец, недоуменно посмотрев на мою сестрицу, лежавшую на шезлонге в ослепительно белом купальнике, с модными перекрещивающими тоненькими лямочками на загорелом плоском животе, отходит в сторону. Взгляд его с недоуменного быстро перерос в заинтересованный, и он сказал с заигрывающей улыбкой:

– Могу согреть, если позволите!

– Не позволю, – резко ответила Ольга, откидывая длинные черные волосы назад, поудобней укладываясь на шезлонг и громко прошептала, – тоже мне, юнец – молодой к…

– Оля! – перебила я, сквозь смех, не давая закончить столь пошлую фразу.

– А что?! – возмущено посмотрела она на меня. – Сколько ему лет? 85? 90? А стоит посреди пляжа, в стрингах красуется! Тьфу! Ещё ручонки наверх закинул!

– Стерва, ты Ольга! – укорила я её, смеясь. – И что с того, что ему столько лет? Нельзя постоять что ли?

– Да с чего бы я стерва?! – возмутилась сестра. – Стоять-то можно! Но стринги?! Ты видела эту красоту на дряблом теле?! Бррр! Да я себе не могу позволить в стрингах на пляж выйти! А он-то куда?!

– Прекрати, – шикнула я, переживая, что мужчина услышит. В чем-то, конечно, она права, но осуждать открыто незнакомого человека-это верх неприличия и бестактности! Не голый же он стоит!

– Да ладно тебе! – воскликнула сестра. – На чем мы там остановились? Малыши скоро уже проснутся, а мы всё поговорить не можем.

– А на чём мы остановились?! Я сон тебе свой рассказала и вдруг тебе мужчина в стрингах помешал. Ты бы лучше порадовалась за него! В таком возрасте и живёт полноценной жизнью, – с усмешкой, ответила я.

– Да рада я, рада за него! – поморщилась Ольга и спросила. – Значит Гаврил Косачек? А как у Татьяны фамилия?

– Сейчас Власова, в девичестве не знаю, – ответила я.

– Надо узнать. – заявила Ольга. – Беги за телефоном, пойдём на пирс сходим.

– Да успокойся ты! – возразила я. – Приедем домой и всё узнаю. Зачем человека лишний раз дёргать?!

– Нет, я поражаюсь с твоей выдержки, – возмутилась Ольга, – неужели тебе не интересно, кто он и что он натворил?!

– Интересно, конечно, – ответила я, – но вдруг там что-то страшное, а тут я с такими вопросами к Татьяне. Не хочется ей больно сделать.

– Ну да, – расстроенно согласилась сестра, – как там все сложно! Скажи?

– Может там то, и нет. Сложно с миром живых связь держать, – предположила я, – подумай сама, если бы всё было бы просто, мы бы знали, что после смерти происходит! А нам приходится только догадываться!

– Точно, – сказала сестра, опрыскивая себя водой из пульверизатора. – Я знаешь, что вспомнила? Помнишь, Женьку Левшову?

– Помню, конечно, – ответила я, вспомнив девочку из нашей школы, которая некоторое время жила в Ольгином доме. Её родители, из так называемых интеллигентных алкоголиков, оба педагоги в третьем поколении, пили сильно, но тихо. Без мордобоя, и сборищ приятелей, строго вдвоём, после короткого рабочего дня, под декламации стихов Маяковского и песен Высоцкого. Когда Женя училась во втором классе, мама её умерла от цирроза печени. Остались они с отцом вдвоём. Роль хозяйки дома легла полностью на плечи девочки, а та из-за страха перед интернатом старалась на всю катушку и дома чистота-порядок, и отец всегда чистый, побритый, в отутюженной одежде, хоть и пьяный. Помню, в какой ужас привёл меня рецепт лукового супчика, рассказанный Левшовой в одиннадцать лет. Мы, конечно, её жалели и подкармливали, чем могли, хотя это было довольно сложно – слишком обидчивая она была.