Софина Райз - Шоколад с морской солью. Книга II

Кожаный розовый бантик в её руке. Бесполезный кусочек кожи. На мгновение ей показалось, что это кусочек кожи, который девочка оторвала от её собственного сердца. Может быть, такой же кусочек сердца Габриэлы не сохранила Эва. Выбросила в корзину прошлого и забыла. Эва совестливо потупила взгляд. Воспоминания нахлынули разом, а вместе с ними пришло болезненное раскаяние. Осознание своего малодушия, чёрствости, эгоизма. Ведь за все эти годы Эва так и не нашла времени, чтобы навестить наставницу. Не нашла ни одной единственной минутки, чтобы позвонить и поздравить Габриэлу с Днём Рождения, с Рождеством, Пасхой… Не нашла в себе ни благодарности, ни искренности к человеку, который был рядом на протяжении стольких лет. «Вся эта история с Эмилией определённо действует мне на нервы, потому я расчувствовалась…» – попыталась успокоить себя Эва, прикрыв шёлковой косынкой оправдания, торчащие сквозь острые шипы угрызений совести. Ничего не вышло. Эва искренне попросила прощения. Виновато отстранилась. Нырнула руками в большую кожаную сумку. Достала оттуда золотую цепочку с крестиком, поцеловала распятие и, собрав все купюры, что оставались в кошельке после оплаты счетов, протянула их наставнице:

– Габриэла, эта девочка, – она прикоснулась неловко к волосам ребёнка, будто бы стесняясь проявления своих чувств, – дочка Камиллы. Сестру убили месяц назад, и Эмилия осталась сиротой. Сеньор директор великодушно разрешил малышке остаться в школе, чтобы продолжить балетную династию Муньос. Она будет жить здесь и учиться вплоть до самого последнего семестра.

– Этого не может быть! Дочка Камиллы! Эва, а ведь я хорошо помню, как она забеременела. Мы несколько раз встречались с ней после рождения дочери. Бедная, он всё ждала и ждала предателя. Дни, недели, месяцы… Она ему верила, верила своему чувству, верила в справедливость, надеялась, что в жизни тех, кто страдает, однажды обязательно восходит солнце счастья… Наивная! Всё было напрасно, он не вернулся и даже не позвонил, а затем и она пропала… Шесть лет ничего о ней не слышала… И на тебе! Вот так запросто, ты приходишь сюда с её дочерью и говоришь мне, что мою Камиллу убили. Как так, Эва? – будто недопонимая смысла сказанного, женщина сделала удивлённое выражение лица и пристально вопросительно посмотрела на собеседницу. Руки женщины при этом заметно дрожали, будто бы не зная с чего именно ей следует начать.

– Габриэла, всё именно так, как я вам рассказала. Камиллу застрелили на выходе из магазина. Полицейские сказали, что это произошло случайно. Уличные банды что-то не поделили, и началась перестрелка. Возможно, наркотики. Не суть. Беда в том, что девочка видела своими собственными глазами, как это произошло… Не думаю, что такое вообще можно забыть. Трудно ей будет здесь одной. Вечером я улетаю в Европу. У меня контракт с Мулен Руж, и если представится возможным, разумеется, я попытаюсь продлить его. Думаю, вы понимаете! От такого предложения отказываться нельзя. В Бразилии у меня нет перспектив, да и возраст… Не судите, если получится, мне больно оставлять Эмилию, но иначе я не могу, – Эва говорила и говорила, не поднимая глаз, и затем мягко, будто не своим, прежде резким и уверенным, а теперь словно заискивающим голосом, добавила:

– Благодарю вас за всё и прошу прощения. Я виновата пред вами. Вашу доброту ко мне и моей сестре оценить невозможно. Оплатить тоже. Я ваша должница до конца моих дней, а теперь ещё и прошу вас позаботиться об Эмилии. Вы ведь не откажете? Деньги на расходы буду присылать ежемесячно, на ваш счёт, разумеется, если вы согласитесь, – Эва снова взяла морщинистые дрожащие руки Габриэлы в свои и посмотрела ей в глаза, надеясь разглядеть утвердительный ответ. Женщина напряжённо молчала. Эва внезапно осознала, что без поддержки наставницы она не решится оставить Эмилию одну в интернате, слишком свежи были воспоминания о той боли, что пришлось пережить им с сестрой, столько лет находясь в изоляции в училище.

– Умоляю вас, позаботьтесь о ней, я заплачу столько, сколько вы скажете, – не выдержала Эва и похолодевшим голосом добавила: «Во имя всех святых, не молчите!» В её глазах блеснула слеза, и она поспешила промокнуть глаза чёрной шёлковой косынкой, что дважды обвивала её тонкую длинную шею.

– Не тревожься, девочка, не брошу твою племянницу, а деньги свои забери, такой грех на душу я не возьму. Дочка твоей сестры для меня и есть родная. Камилла была мне словно дочь. Дочь, которой у меня никогда не было, – от этих слов Габриэла заплакала.

– Спасибо тебе, но деньги ты всё же оставь, купи ей, пожалуйста, какой-нибудь одежды. Из меня не то что мать, даже тётя приличная не вышла, – грустно улыбнулась Эва. – И ещё, Габриэла, сохрани этот крестик и отдай Эмилии, когда немного подрастёт. Он принадлежал Камилле. У меня есть точно такой же…

– Откуда такой чудной крест с распятием? Никогда раньше таких не видела, – наставница с любопытством рассматривала маленький ажурный золотой крестик, в центре которого располагалась фигурка распятого Иисуса.

– Точно не знаю, но, по-моему, он не католический… Нам их мама надела перед смертью. Велела носить не снимая, но мы не послушались. Стеснялись носить и хранили как сувениры в шкатулке. Глупо, конечно. Теперь всё, что осталось от моей семьи, – Эмилия и два золотых распятия. Больше я не сниму этот крест никогда, хотя в Бога я по-прежнему не верю. Особенно после смерти сестры.

– Напрасно не веришь. Молодая просто… Он говорит с теми, кто хочет услышать, и помогает тем, кому ещё можно хоть чем-то помочь, – как-то туманно произнесла женщина, подумав о смерти скорее как об избавлении от страданий. Совсем недавно она похоронила свою мать, которая страдала от рака желудка долгих семь месяцев. Однако в случае с Камиллой такая параллель не прослеживалась, и Габриэла впала в минутный ступор. «В самом деле, отчего Бог забрал Камиллу так рано и оставил невинное дитя сиротой? Камилла сама была Ангелом, её-то за что?» – не найдя ответ, она передёрнула плечами и резко произнесла: «Хватит с меня разговоров! Прощайся с племянницей и уходи. Это у тебя Париж и Мулен Руж, а у нас тут своих дел по горло, а времени мало: покормить надо девочку и комнату найти. Совсем скоро закончится урок, и тут такая суета начнётся», – неловко смахивая слёзы, скомандовала Габриэла. Она поставила свою собственную, строгую точку в конце разговора и направилась в кухню, жестом предлагая Эмилии следовать за ней.

– Прощай, Эва. Звони десятого числа каждого месяца и не тревожься. Если что будет нужно, я сообщу.

Эванджелина благодарно кивнула. На прощание чмокнула Мартышку в щёку, а затем резко отвернулась и поспешила к выходу, сжимая в руке маленький розовый бантик. Для долгого прощания не осталось сил. Сердце в груди непривычно громко стучало. Нет, оно звенело подобно обезумевшей мухе, случайно залетевшей в комнату; глупая, она бьётся о стекло, не понимая, что путь в небо надёжно скрывает невидимая для сотен мушиных глаз стена. Стена несвободы. Которую ни понять, ни преодолеть – невозможно. Эва ощутила в груди вполне осязаемую боль и твёрдо решила, что с этого самого дня ни любить, ни привязываться к кому бы то ни было она больше не желает. Эмоции по самой своей сути слишком тяжёлый и неудобный скарб для трансатлантического путешествия из Рио в Париж, а стало быть, их надо оставить здесь. В новую жизнь нужно входить налегке и в красивых удобных туфлях. Стоит положить в чемодан только самое необходимое, а весь ненужный старый хлам раздать нищим. Ни сожалений, ни размышлений, ни сомнений. Одно «но»: что будет с Эмилией? Неопределённость… Малышка останется совсем одна в Рио. Странное чувство необъяснимой тревоги не покидало Эву при мысли о племяннице. «Предательство оправдать нельзя, но мне придётся. В итоге всё будет хорошо, девочка вырастет и обязательно поймёт, почему я поступила именно так и почему не могла иначе», – размышляла Эва, запихивая неудобные предчувствия вместе с подаренной «драгоценностью» в кармашек для мелочи. «Тут вам самое место! Не стоит обращать внимание и тратить время, размышляя о том, на что повлиять невозможно». Чудесная психотехника «отложенных на время проблем» вовремя пришла на помощь и успокоила разбушевавшийся в сомнениях ум.