Софина Райз - Шоколад с морской солью. Книга II

– Возможно, вы правы насчет моего таланта. Сестра была намного талантливее и однозначно человечнее меня, однако её на этом свете больше нет, а я завтра улетаю в Париж. Контракт на два года с известной балетной труппой начинается в следующий понедельник, а Эмилия остаётся жить здесь. Кстати, я буду её навещать и, не приведи Господь, вы чем-нибудь обидите её или проявите грубость, – триумфально завершила Эва. В этот самый момент она почувствовала себя абсолютно счастливой и лёгкой… Такой сильной и уверенной, как никогда прежде.

– Отведи девочку к Габриэле и проваливай отсюда. Обещаю позаботиться о ней как о своей собственной дочери. Но при одном условии – мне нужны гарантии. Могу я быть уверен в том, что ты сохранишь снимки в тайне?

– Поверьте мне на слово. Самые надежные гарантии – это благополучие Эмилии. До окончания её обучения я гарантирую тайну, и каждый год в Канун Рождества буду присылать по два снимка. Разумеется, оригиналы и негативы. К концу обучения вы получите их все. Клянусь именем покойной сестры, – гордо добавила Эва. – Только и вы не забывайте своих обещаний. С девочкой всё должно быть хорошо, а иначе эти фотографии окажутся у одного моего знакомого журналиста. Вы же не хуже меня знаете, как дорого нынче стоят сенсации! Если я не ошибаюсь, у вас такая дружная семья… Четверо чудесных деток, не так ли? Уже успели стать дедушкой?

– Да, у меня недавно родился внук, – сквозь зубы процедил Флавио Гарсия да Силва. – Я же сказал тебе, обещаю. Теперь проваливай отсюда вон, – произнеся это, он переломил тремя пальцами толстую сигару, и ароматный табак засыпал полированный стол из благородного морёного дуба.

– Рада была повидаться, – ехидно добавила Эва и громко захлопнула за собой массивную входную дверь. В этот самый момент она поняла, что наконец справилась со страхом, который сидел в её сердце долгие годы. Почувствовала себя лёгкой, свободной, невесомой и абсолютно счастливой. Затем присела на корточки и ласково обняла грустную девочку, одиноко сидящую в тёмном коридоре, прислонившись спиной к холодной стене. Эмилия была сильно напугана: одна в тёмном безлюдном тоннеле, где эхом разлетаются громкие звуки и резвится без остановки сквозняк, хлопая в ладоши открытых дверей. Петли на дверных полотнах все как одна поскрипывали, а за одной из них стеклянно звенела и поскрипывала распахнутая форточка. Слов, что произносила тётя, Эмилия разобрать не могла, но судя по тому как был страшен и зол директор, во время их разговора происходило что-то очень неприятно важное. Она не понимала, что именно, поэтому предпочла тихо плакать, безжалостно теребя розовый бантик из лаковой кожи на босоножках. Увидев тётю совсем близко, Эмилия бросилась к ней и благодарно прижалась щекой к плечу. Шумно засопела носиком, заложенным от слёз, и, сглатывая слезинки, пропищала что-то неразборчивое. Успокоилась довольно быстро, а когда слёзы на ресничках высохли, в ладошке остался тот самый кожаный розовый бантик…

– Извините тётя, простите, я случайно, – спохватилась девочка и испуганно взглянула на драгоценность в своей ладони.

– Не важно, Эмилия. Всё хорошо! У нас с тобой получилось всё, что мы задумали! Мы выиграли! Ты обязательно станешь настоящей балериной! Такой же красивой, как мама, и будешь выступать на сцене, – возбуждённо произнесла Эва и положила бантик свою ладонь. Можно я оставлю его себе?

– Возьмите, конечно, у меня ещё один остался, – лукаво улыбнулась девочка и посмотрела на вторую туфельку. – Скажи, тётя, а этот злой дядя, он кто? – поинтересовалась Эмилия.

– Сеньор да Силва. Самый главный в училище. Большой начальник. Но бояться его не нужно. Он тебя не обидит, а если только попробует, ты расскажешь мне или Луису. Мы тебя обязательно защитим и накажем его. Ничего не бойся, – Эва отпустила на свободу свои чувства, перестала сдерживать искренний порыв – ещё крепче стиснула ребёнка в своих объятиях и поцеловала в щёку. Затем выпрямилась во весь рост и уверенно застучала каблуками по направлению к правому крылу здания, где располагались комнаты девочек.

Сперва Эванджелина решила навестить свою прежнюю комнату. Огляделась. Присела на кровать. Клетчатые фисташковые покрывала были аккуратно заправлены под матрац, жалюзи открыты наполовину, а книги и школьные тетради, как прежде, ровными стопочками сложены на широком подоконнике. «Странно, – подумала девушка, – почему никто так и не повесил на место книжную полку, что сорвалась с креплений столько лет тому назад? Да и интерьер комнаты почти не изменился: исписанный и исцарапанный стол, со следами лака и чернил. Платяной деревянный шкаф, два табурета и комод стоят на потёртом светлом паркете с бесчисленными щелями, в которых так удобно могут жить многоножки и, возможно, даже маленькие мышата». Лишь одна деталь показалась Эве немного странной – на её прежней кроватке теперь сидел улыбающийся толстолапый плюшевый кот. «Да, это определённо больше не моя комната», – решила девушка и уверенно направилась в столовую. Там она встретила Габриэлу – воспитателя, которая следила за юными учениками школы, заменяя родителей в их отсутствие. Эванджелина сперва не узнала свою наставницу. Спустя мгновение расчувствовалась, да так сильно и эмоционально, что едва не бросилась ей в объятья, но сдержалась. И взяв сухую морщинистую ладонь в свои сильные руки, энергично затрясла. Габриэла поначалу тоже немного опешила, но быстро пришла в себя и ласково закивала в ответ на приветствие. «Господи, как же сильно она постарела!» – подумала Эванджелина и, стараясь не выдать своих мыслей вслух, спросила: «Как поживаешь, Габриэла? Господи, сколько лет мы не виделись с тобой? Кажется, прошла целая вечность!»

– Эванджелина, красавица моя! Как же я рада тебе, – не задумываясь ответила Габриэла, чувствуя минутное замешательство своей воспитанницы. Она и вправду заметно постарела, ссутулилась и располнела, но глаза остались как прежде светлыми, добрыми, ласковыми, с улыбчивыми морщинками лучиками в уголках глаз. В одном женщина осталась верна себе: всегда стриглась по-мальчишески коротко, красила волосы в белый цвет, несмотря на то, что они не слушались и всегда отливали медной рыжиной. Восемь лет! Господи! Они не виделись восемь долгих лет. Эва вдруг осознала, как соскучилась по этой строгой и бесконечно доброй женщине. Невысокого роста, хрупкая, смуглая, улыбчивая, она всегда была рядом, когда не стало матери и когда внезапно ушёл отец. Эва вспомнила, сколько ласки и любви каждый день им дарила Габриэла Мария Диас де Алмейду. Эва внезапно увидела день экзамена при переводе из средней балетной школы в училище, когда наставница, вывернув рукав своей белой накрахмаленной выходной блузки, вытирала размазанный от волнения макияж сестры. В тот самый день взволнованная Габриэла, не сдерживая эмоций, плакала от счастья, зная, что обе девочки продолжат обучение и их не разлучат. Она любила их словно своих родных дочерей. Ругала, прощала, жалела, ждала…