Александр Солин - Аккорд–2

– Неужели тебе не противно? – враждебно отстранилась она.

В ответ я обхватил ее и прижал к груди.

– Прости. Я ведь понимаю, что это отвратительно, но здесь другое… – услышал я, но вместо того чтобы объясниться, она велела: – Раз уж ты такой добренький, доведи дело до конца. Только по-человечески…

И снова встала на колени. Я слился с ней, и она, опершись на локти, спрятала лицо в ладонях. Пошлепывая бедрами, я оглаживал ее круп, бока и спину, а она исправно и придушено стонала. Затем вырвалась, легла на бок, подогнула ногу и, сложив ладошки, подложила их под щеку. Я продолжил. Стоны ее обрели распевность. Я поймал кураж, и она, задрав ногу, застонала в лад моим толчкам. Потом без спросу растянулась на животе и отставила зад. Раздвинув перламутровые створки, я проник в темные аллеи и стал разгуливать там строевым размашистым шагом. Свернув голову и закатив глаза, Лина жалобно ахала и мяла подушку. Я добавил жару – она тоненько завыла и захотела перевернуться на спину. Я ей помог. Она притянула меня к себе, и мы слились в неистовом поцелуе, после чего я закинул ей за голову руки, придавил и, надсадно дыша, завершил мой дровосеков труд. Придя в себя, она в очередной раз повторила: «Ты мой Юрий Цезарь!», после чего прижалась ко мне и быстро уснула. Вы спросите, что это было? Сублимация вины, вот что.

Несколько вечеров после этого мы вели себя вполне пристойно. Уложив на спину, я окатывал ее волнами реликтовой нежности, а она закатывала глаза и млела. Зацеловав ее молочно-мятные глянцевитые прелести, я с молитвенным умилением склонялся над ней, и тогда она обхватывала меня за шею и придушенным голосом просила: «Иди ко мне…» Обильно и с наслаждением стонала, обессилев, подставляла в сладкой истоме губы, а я, облокотившись, бережно их посасывал, свободной рукой утешая ее обмякшее тело. Потом укладывал голову ей на грудь, и она, обняв меня, нежно ее целовала и шептала прочувствованные слова.

Кстати говоря, именно в одну из таких минут я с дотошностью мемуариста представил себе мой мужской путь – от первых смущенных опытов до нынешней бывалости. Путь от новобранца до полководца. И то что я не застрял в лейтенантах – заслуга моих женщин. Если бы не их алчущая взыскательность, я бы так и довольствовался петушиными оргазмами, суммарная продолжительность которых к тому времени тянула уже на часы, как тянет на годы наш совокупный сон. Это теперь я знаю, что женский оргазм рудиментарен и для оплодотворения не нужен. Подтверждение тому – плодоносящие женщины, которым фригидность не помеха. Невстроенный в цепочку плодоношения, он тем не менее был возведен в культ и превращен в оккультную науку. Я знаю точно: Камасутру придумали женщины, потому что мужчина в любом положении получит свое, а скупая на позы женщина может прожить всю жизнь, так и не узнав о себе самого главного. И в этом смысле эксперименты Лины были оправданы. Вот только полностью и безоговорочно принять их мешал мне прячущийся в глубине меня святоша, твердивший исподтишка, что искушенная в любви женщина не та, что всего отведала, а та, что отвергла все искушения. Оставалось уповать на то, что утолив телесный голод, Лина вернется к золотой середине.

Отдыхая однажды после очередного упражнения, я не удержался и заметил, что медленно и верно превращаюсь в героя ее рассказа.

– Нет, Юрочка, ты никогда им не будешь, потому что во влюбленном мужчине нет похоти. И не надо, не старайся, а то я почувствую себя проституткой. А я всего-навсего хочу быть твоей благодарной любовницей! – бархатисто переливался ее голос.

Ну, а дальше случилось вот что.

Однажды вечером незадолго до своего дня рождения она, не дожидаясь, когда истает жар приятного безволия нашей очередной близости, потушила ночник, слилась с гаснущими июльскими сумерками, и я услышал:

– Я тебе сейчас кое-что расскажу, а дальше ты сам решай…

– Иди ко мне, – протянул я к ней руку. – Люблю, когда ты бормочешь у меня на груди…

– Нет, я… мне… я… лучше здесь…

– Ну, хорошо, хорошо, рассказывай, я весь внимание!

И она, скорбно пошмыгивая, поведала мне историю, которую я, отбросив спотыкливую пунктирность, многоточивые паузы и натужные эвфемизмы, привожу здесь в афтершоковом, домысленном (против ее слова – десять моих) виде. Да помогут мне законы синтаксиса и авторитетное жюри падших ангелов постичь логику ее роковой выходки!

…Это случилось через полтора месяца после развода. Ей тогда было ужасно тоскливо и одиноко, и все время хотелось плакать. В субботу четырнадцатого июня, во второй ее половине я должен был везти родителей и сына на дачу, и она, не желая меня видеть, оделась теплее и отправилась, куда глаза глядят. Было по-осеннему прохладно, пасмурно и уныло – совсем как у нее на душе. Бесцельным ходом добралась до Арбата и в поисках темного места зашла в «Художественный». Там показывали «Фанфан-тюльпан», и она, купив билет, взяла кофе и уселась в уголке. Он робко подсел и смущенно поздоровался. Молодой, опрятный, симпатичный. Она ощетинилась, хотела пересесть, но он торопливо и умоляюще попросил: «Пожалуйста, не уходите! Я только хочу полюбоваться вами вблизи! Никогда не встречал более красивой девушки!» В досаде она огляделась – пустых столиков уже не было, и ей волей-неволей пришлось остаться. Он пожаловался на прохладное начало лета и заговорил о «Матрице», продолжение которой только что вышло и мало ее интересовало. Говорил и не сводил с нее восхищенных глаз. Она молчала, и когда он назвался и спросил, как зовут ее, на секунду задумалась и ответила – Катя. В полупустом зале он попросил разрешения сесть рядом. Она разрешила и весь сеанс следила, чтобы он невзначай не коснулся ее локтем или плечом, так как он пользовался малейшей возможностью щедрого на простоватые эмоции фильма, чтобы обратить к ней улыбчивое лицо. В какой-то момент она вдруг физически ощутила, как солидарные эмоции и сообщница темнота все глубже затягивают ее в воронку случайного, ранее незнакомого ей знакомства. Она представила незатейливое продолжение и запаслась необидной иронией на тот случай, если он попросит номер ее телефона. Когда вышли из кинотеатра (впереди она, позади на птичьих правах парень), и она приготовилась бросить улыбчивое «Спасибо за компанию», он опередил ее предложением погулять. Она смутилась, хотела резко отказать, но вдруг подумала: а что, собственно, такого? Она, слава богу, свободна, и ничто не помешает ей поставить точку там, где она захочет! Мысль наполнила ее неведомой ранее смелостью, и она согласилась. Под его неутомимый речитатив они вышли на Новый Арбат и, не доходя до Садового кольца, зашли в кафе, где у нее впервые за долгое время обнаружился аппетит. На слова в отличие от него была скупа и за себя заплатила сама.