Александр Солин - Аккорд–2

Оказалось, что ему от роду тридцать, разведен, живет один и работает по свободному графику. Увидев ее, прекрасную и одинокую, он стал ждать, когда объявится ее спутник, пока не убедился, что она одна. Успел опередить некоего невзрачного мужичонку, чье намерение присоединиться к ней выглядело как оскорбление, и вот теперь смотрит на нее и глаз не может отвести. Что ж, восторженное внимание молодых мужчин не было ей в новинку. Она снисходительно слушала и ждала, что он, не доверяя кольцу, спросит, замужем ли она, и когда он спросил – подтвердила. Для приличия посидела еще немного и сказала, что ей пора. Выйдя из кафе, собралась решительно распрощаться, но тут парень (кстати, ростом всего на вершок выше нее) отчаянно покраснел и сказал: «Ради бога, Катенька, не поймите меня превратно, но что если я приглашу вас к себе?» От такой неслыханной наглости она оторопела, а придя в себя, задохнулась от возмущения: да как он смеет?! Она что, похожа на скучающую шлюху?! Хотела развернуться и гордо удалиться, но вдруг из глубины прорвалось и разрослось крамольное: а почему нет? Вот возьму и пойду всем назло! Сколько можно прозябать! Хватит, надоело! Ей давно уже нужен безумный поступок, чтобы им как пинком распахнуть дверь в будущее! Это даже хорошо, что ему тридцать! При такой разнице в возрасте между ними ничего, кроме постели быть не может! – неслись ошалелые мысли. И последняя, злобновато-прищуренная: отомщу, успокоюсь, а потом вернусь к нему (то есть, ко мне) и заведу любовника!

В удушливом волнении она отвела глаза и чужим голосом спросила, где он живет (к черту на кулички ехать не собиралась). «Здесь, в Кривоарбатском!» – махнул он рукой в глубину Арбата, и они двинулись к нему. Пока шли, он о чем-то смущенно и беспорядочно говорил, а она отводила глаза и чувствовала, как жаркий стыд испепеляет щеки. Несколько раз порывалась остановиться и сказать, что передумала, но какая-то гибельная тяга, противиться которой не было сил, влекла ее все дальше и дальше. Они поравнялись с аптекой, и она вдруг с ужасом услышала, что просит его позаботиться о презервативах. Он кинулся в аптеку, а она в безвольном смятении приложила к полыхающим щекам холодные ладони, твердя себе, что сошла с ума. Он вернулся, запыхавшийся и возбужденный, и они двинулись дальше.

В тесной прихожей он помог ей снять куртку и подсунул фасонистые тапочки. Она чтобы оттянуть время попросила чай. Он побежал на кухню, а она прошла в ванную, где не глядя на себя в зеркало, вымыла руки. В конце все же не удержалась и взглянула: оттуда на нее смотрело чужое бледное лицо. Она зажмурилась и в следующую секунду увидела себя под голым парнем. Сердце толкнулось в горло, и она поспешила на кухню. Там, как и в ванной царил опрятный порядок. Парень уставил стол сладостями, налил ей чай и, покраснев, попросил разрешения удалиться, чтобы поменять постельное белье. Сгорая от стыда, она молча потупилась, и он убежал. Сдерживая мелкую дрожь, она выпила густой чай и пошла его искать. Он нашелся в одной из двух комнат. В ней дверь располагалась напротив окна, между ними внушительных размеров кровать без спинки, одинаково пригодная для акробатических номеров и вольной борьбы, напротив кровати – широкий и плоский зеркальный шкаф, справа от шкафа – мини-комод с телевизором, над ними – настенные часы, на полу ковер, по бокам кровати – ночные столики. По одну сторону двери – кресло, по другую – необязательный стул. И доминанта спального пространства: шаловливая, изрядных размеров картина над кроватью. На ней вызывающе, сочно и сладострастно переливалась буйными красками розетка свежих, мякотных, розовато-кремовых лепестков с погруженным в них толстым, копьевидным пестиком – двусмысленный образ, который непременно смутит благовоспитанное и подстегнет распущенное воображение. В общем, не келья монаха, а альков ловеласа, где вместо распятия – символы плотского соблазна, вместо воздержания – удовольствия и где ее неприкосновенность и честь – вне закона. Она вдруг почувствовала себя на пороге события, значением равного лишению девственности – события, ход которого уже не в ее власти и которое так или иначе обязательно случится. Глухое волнение окатило ее. Пройдя к окну, она обхватила локти и мятущимся взглядом стала наблюдать за нервной ловкостью, с какой парень облагораживал белый эшафот ее благонравия. На глаза попался один из ночных столиков с тремя упаковками презервативов. Зачем так много, достаточно две-три резинки – мелькнуло у нее. Или он собирается принуждать ее, пока не изведет весь запас? О, господи, во что она опять вляпалась?! Пустая квартира, бесстыдная картина, груда презервативов, обходительный хозяин! Как ловко он ее окрутил! Парень тем временем подхватил мятое белье и исчез, оставив ее в мучительном волнении. Рассудок требовал бежать – вместо этого она малодушно возразила, что такая картина в спальне весьма уместна, что в резинке не принуждают и что таким количеством он, скорее, намекает на свои возможности, а уж как ими распорядиться – ей решать.

Вернулся парень и выжидательно уставился на нее. Приглушив тревожные сомнения, она попросила какую-нибудь рубашку. Он распахнул шкаф, она выбрала траурный темно-коричневый цвет, подошла к креслу и велела задернуть шторы. Он бросился исполнять, а она, повернувшись к нему спиной, стащила с себя джинсы, блузку и джемпер, после чего скинула лифчик, набросила рубашку, застегнулась на все пуговицы и подвернула рукава. Стоя зачарованным столбом, парень не сводил с нее глаз. Распустив сухой ворох волос, она легла, натянула на себя одеяло, сняла под ним трусы, сунула их под подушку и затихла, вся во власти мелкой студенистой дрожи. Парень суетливо обнажился, раскатал презерватив, и на секунду его кривой гладкий хоботок мелькнул в размытых щелочках ее смеженных ресниц. И тоскливая мысль: господи, еще немного и незнакомый, ничего не ведающий о ее страданиях мужчина станет возить горячими ладонями по ее покорной наготе, совать в нее пальцы, а потом навалится, проткнет и надругается над ее обморочным стыдом! А после, лежа рядом и сменив заискивающий тон на покровительственный, будет донимать самодовольной чушью, а она будет молчать и ждать, когда он наговорится и навалится снова, а потом еще и еще – чем больше, тем лучше, ведь она сюда за тем и пришла. Когда же пресытится – сунет на прощание такие же измятые как она купюры и выставит за порог. И будет прав, потому что ее поведение к лицу только шлюхам! От взметнувшегося отчаяния стиснуло горло и заныл живот…

Ее неровное бормотание заплеталось, натыкалось на нескромные подробности, обтекало их и увязало в паузах. Оцепенев в предчувствии беды, я ждал, что она вот-вот скажет: «И здесь я не выдержала и убежала», потому что до этого места она еще могла убежать.