Елена Дымченко - Ведьмин пёс

– Можешь не верить, но люди так и решат, что именно ты её и убила.

– Но она и так была больна…

– Это неважно, здесь и не такое видели, так что ты их не переубедишь. Твоя Прасковья тут в своё время такой шорох наводила, что только и успевали покойников на кладбище отвозить.

Энджи удивлённо подняла брови:

– И каким образом она это делала?

– Я тебе уже говорил, что она была ведьмой и при том очень сильной. А раз она умерла, то значит передала свою силу кому-то другому и я подозреваю, что именно тебе. Разве она тебя не предупредила?

Всё, сказанное этим клоуном, было бы похоже на бред, если бы не все эти странные последние события. Машина, которая завелась сама по себе; непонятное поведение грозного чёрного пса, который вёл себя, как побитый щенок; мать, идущая к ней на зов явно против своей воли; удушье Балашихи и, главное, необъяснимое бегство её самой от креста старика.

Всё это нельзя было объяснить ни законами физики, ни с позиций здравого смысла, и если бы она не была участницей всех этих событий, то никогда бы не поверила, что такое возможно.

– Ты хочешь сказать, что я ведьма? – растерянно спросила она Егоршу.

Тот нервно сглотнул и кивнул в ответ:

– Судя по всему – да.

– Твою же мать… – ошеломлённо откинулась она на спинку сиденья.

Егорша сидел молча, решив дать ей время всё осмыслить, ведь узнать такое о себе непросто.

Энджи было трудно в это поверить, но если предположить, что это правда, многое из того, что вызывало у неё удивление, становилось более менее понятным. И это прежде всего касалось её матери. Эта странная привязанность к старухе, подозрительные отлучки, секреты, нежелание уезжать и неожиданный приступ ярости, когда умерла Прасковья можно было объяснить только одним. Она сама рассчитывала получить от старой ведьмы эту силу, но, судя по всему, та предпочла отдать его ей, Энджи. Теперь становиться понятен этот материнский вопрос: «Почему она выбрала тебя?» А, кстати, действительно, почему?

– Я, конечно, в это всё не верю, – решила осторожно проконсультироваться Энджи, – но ты не знаешь, каким образом ведьма передает другому свою силу?

– Говорят, во время смерти она должна прикоснуться к этому человеку.

– Ах, вот как… – рассеянно ответила она и снова погрузилась в размышления.

Находясь сегодня ночью у постели умирающей Прасковьи, мать, судя по всему, караулила этот момент, но та под каким-то предлогом отправила её в лес, а сама позвала к себе Энджи, попросив воды. Вспомнив предсмертную хватку цепенеющих пальцев и исступлённый взгляд старухи, девушка почти поверила в то, что это правда. А налетевшая вдруг откуда ни возьмись буря и ярость обманутой в своих ожиданиях матери лишь это подтверждали.

– Вот попала… – заёрзала она на сидение. – И что мне с этим делать? Как от этого избавиться?

– Насколько я знаю, – с важным видом начал изрекать своё экспертное мнение Егорша, – избавиться от этого дара ты не сможешь, пока жива, во всяком случае. А вот «что с этим делать» – решать тебе, ты можешь обратить эту силу на добро, а можешь и во зло. Пока, как я понимаю, второй вариант у тебя лучше получается.

– Опять ты про Балашиху? – начала было снова сердиться Энджи, но увидев растущий страх в его глазах, глубоко и размеренно задышала: вдох-выдох, вдох-выдох.

– Я вижу, ты поняла, как это работает, – одобрительно сказал он. – Тебе для начала нужно научиться управлять своим гневом, если ты, конечно, не хочешь стереть с лица земли всех, кто рядом с тобой находится.

Энджи опять мысленно прошлась по событиями сегодняшнего дня и не смогла не отметить тот факт, что каждый раз, когда происходили не соответствующие законам физики события, она испытывала сильные эмоции, а, проще говоря, злилась. Также она не могла не признать, что подобные приступы ярости раньше ей были не свойственны. Получалось, что они пришли к ней вместе с даром Прасковьи, или скорей всего были частью его.

– А что Прокопий? Он тоже колдун? – спросила она.

– Насколько я знаю – нет. А к чему такой вопрос?

Энджи замялась:

– Просто когда Балашиха умерла, я зашла в дом и пыталась оказать ей помощь и тут из комнаты вышел он. Я хотела подвести его к дочери и взяла за руку. А он испугался, отдёрнул руку и начал орать: «Изыди!» Он тыкал в меня крестом, как будто я какой-то Дракула.

– А ты что? – горя любопытством, спросил Егорша.

– Я? – чуть не покраснела она, вспомнив своё необъяснимое бегство, – меня как будто какая-то сила вытащила из дома.

– Во как! Интересно, – покачал он головой, – это лишь подтверждает, что ты ведьма.

Энджи вдруг взяла его за запястье, от неожиданности Егорша вздрогнул.

– Ты что-нибудь чувствуешь? – спросила она.

– Ну, это приятно, – немного смутился он.

– Я не про то, – досадливо сказала девушка и, скривившись добавила: – ты чувствуешь, что я… ведьма?

– А ты про это, – разочарованно протянул он. – Ничего такого я не чувствую, просто приятно, давно меня не касалась такая красивая девушка.

– Ясно, – убрала она руку, – расскажи мне про Прокопия.

Егорша вздохнул и начал:

– Когда я был маленьким, мне бабушка рассказывала то, что в своё время ей рассказывала её бабуля. Когда дед Прокопий был молодым, то был очень хорош собой. Все девки сходили по нему с ума, вот и Прасковья не смогла устоять. Уже тогда ходили к ней наши лечится, она помогала людям и была на хорошем счету. Поговаривали, что она ведьма, ведь бабка-то её точно ворожила, но вреда от Прасковьи никому не было и люди к ней хорошо относились. Так вот, влюбилась она без ума в Прокопия, а у него на сердце другая зазноба. Уж Прасковья к нему и так и сяк, а он ни в какую. Может, и было что-то между ними, этого уж точно никто не знает, но в конце концов он ей предпочел другую, Пелагею. Как сыграли они свадьбу-то, так и пошла Прасковья вразнос. Не могла она смириться, что другая её возлюбленного увела и начала, похоже, ворожить. В общем, Пелагея померла через три месяца после свадьбы. Здоровая, говорят, девка была, да вдруг за два дня сгорела, как свечка. Но тогда-то никто особо на Прасковью и не подумал.

Наверное, она надеялась, что избавившись от соперницы, найдёт своё счастье, ан нет. Погоревал Прокопий, да завёл себе другую зазнобу. Эта и до свадьбы не дожила. Только огласили о помолвке, как она не задержалась и на тот свет сразу и отправилась. Тут уж начали люди на Прасковью коситься, но ведь не докажешь. Дальше хуже. Прасковье, видно, совсем башню снесло, красивые девки сталь помирать одна за другой, просто как мухи. Стоило Прокопию хоть к одной внимание проявить или улыбнуться, как бац – и нет девки. Решила, видно, Прасковья всех потенциальных соперниц косой выкосить, чтобы Прокопий никому не достался. Тут уж народ сомневаться перестал и решился на расправу. Пришли за ней ночью, полусонную в одной рубашке на улицу вытащили, камнями закидали и выгнали из деревни. Пригрел её тогда лесник Ефремыч, добрый, говорят, был мужик, безответный.