Ний Хааг - Совершенство

Такой бессонной ночи Ивлину пережидать ещё не приходилось. Очнувшийся было под вечер Корхарт бредил и стонал, хотя и находился в сознании. Он никак не реагировал на Ломака, который суетился вокруг него. Градусник показал, что температура раненого упала ещё ниже, как и его давление, – а пульс едва прощупывался. Между тем, Корхарт цеплялся за жизнь и каким-то чудом оставался на этом свете. Ближе к полуночи он ненадолго затих, но стоило Ивлину отправиться спать, как по притихшему дому прокатился страшный стон, переросший в вой. Ворвавшегося в комнату начальника, Рон встретил безумными глазами и нечеловеческим оскалом. Изо рта Корхарта текла пена пополам с кровью – очевидно несчастный прикусил язык. Не в силах терпеть жуткое и необъяснимое зрелище, Ивлин хлопнул дверью и поспешил к себе.

Стоны и хрипы умирающего стихли только под утро, однако Ломак ещё долго не мог заснуть. Очнулся он, когда за окном уже рассвело. Начальник станции какое-то время лежал в кровати и прислушивался к тишине в доме. Умер? Одевшись и выйдя в столовую, он никак не мог решиться войти в комнату Корхарта. Ивлин бесцельно суетился у стола, переставлял кружки, тарелки, кастрюли – он искал предлог, чтобы не заходить к умирающему как можно дольше… И он его нашёл! Решительно ворвавшись в комнату связи, Ломак с силой швырнул об пол одну из переговорных станций. Массивная коробка разлетелась на несколько крупных частей, которые Ивлин бросился изучать. Через несколько минут он высвободил из разъёма радио модуль. Уже в коридоре, он принялся наскоро обматывать небольшой блок полиэтиленовой плёнкой, а затем и скотчем, то и дело посматривая на закрытую дверь комнаты товарища. Начальник даже не хотел прислушиваться – нет ли стонов за дверью или наступила долгожданная, хоть и отвратительная тишина. Ивлин словно делал шаг в сторону, пропуская старуху с косой вперёд. Он надеялся, что костлявая уже приласкала умирающего, но боялся открыть дверь, чтобы её не спугнуть. «Вечером, вечером…» – твердил он сам себе и сразу старался переключиться на мысль о предстоящем походе.

Спешно заправив термос горячим чаем, а также, бросив в термопакет хлеб и отваренную накануне куропатку, Ломак надел второй свитер и ещё одни носки. Начальник сунул в карман бесполезный компас (глупо, но так было спокойнее), а за пазуху топографическую карту местности. Упаковав в рюкзак аккумулятор, также обмотанный целлофаном и тряпками, Ивлин застегнул пуховик. Торопливо сунул в карман дымовую шашку. Всё же, с минуту он провёл в тишине не двигаясь слыша стук своего сердца, затем прихватил лыжи и выскочил на улицу.

После спёртого протопленного марева внутри жилого комплекса, – Ивлину в последние дни казалось, что в комнатах стоит туман, смердящий табаком, затхлостью и смертью, – ледяной воздух и простор пьянили и раздували лёгкие словно паруса. Несмотря на скулившую совесть, Ломак находил доводы и аргументы для этой суки и бросал ей, как собаке «кости». «Он же обречён! – уверял он её. – А я ещё жив! И буду бороться за свою жизнь, но не с таким балластом… Я не сделал ничего плохого, и не сделаю! Просто он… он опасен в своём безумии и это факт! Сам того не понимая, он может поранить себя… или меня. Может устроить пожар, в конце концов! Вечером, я зайду к нему вечером и окажу всю помощь, какая потребуется!» Гаденькое чувство надежды что Корхарт умер, либо к вечеру умрёт, вспыхнуло слабым пламенем, но Ломак поспешил спрятать тлеющие угли, пока совесть их не нашла.

Было ещё светло, когда начальник вышел к намеченной точке, маркированной на карте, как «Высота двести шесть». Делая небольшие привалы, с торопливым потягиванием чая и сигарет, Ивлину потребовалась пара часов, чтобы добраться к ближайшей северо-западной возвышенности. Ещё минут двадцать ушло на то, чтобы взобраться на макушку скромного ледника, с осторожностью минуя расщелины и замаскированные вековым снегом трещины. Будучи уже наверху, белобородый запыхавшийся полярник скинул тяжёлый рюкзак и осмотрелся с высоты почти в двести футов. Брошенные у подножия ледника лыжи казались двумя спичками, кем-то воткнутые в рассыпанную муку, а тонкий след лыжни, ускользавший к горизонту, – нитью, соединявшей человека с домом.

Насколько хватало взгляда, пространство вокруг оказалось скованно ледяным капканом, своими редкими зубьями угрожавшему высоченному сине-фиолетовому небу, на котором уже солировали первые звёзды. Восток затянуло изумрудной дымкой, подпирающей предвечерний небосвод и, казалось, что луна совсем скоро опустится в болото, из которого ей выбраться уже не удастся.

Ломак выцарапал в снегу глубокую воронку, затем бережно опустил передатчик в лунку. Замкнув контакты, скрутив провода питания, начальник присыпал устройство снегом и слегка примял ботинком. По его расчётам, такой радиомаяк должен будет подавать сигнал в течении недели, пока холод и разряд не опустошат батарею. Если Эйдан запеленгует сигнал и сможет добраться к самодельному маяку, вернуться на базу для него не составит труда. «Двести шестая» была той высотой, которая восточным хребтом указывала как раз на базу – имея часы и немного мозгов, промахнуться было невозможно. Бросив у ног дымовую шашку, начальник с надеждой наблюдал, как в вечернее небо устремился оранжевый столб дыма, чуть сторонясь человека.

«Ты всё делаешь правильно, – снова вернулся вкрадчивый голос в голове. Как будто из-под тёмной лестницы показался острожный паук, куда его ранее загнали метлой. – Поздно, но правильно! Мальчишка уже может и не вернуться – не стоило его отпускать одного! Ты ведь уже думал об этом, не так ли? Ты думаешь, что положил на чашу весов совесть и жизнь салаги, а я вот вижу на весах семью, возвращение к которой ты просрал!»

– Пошёл ты! – выкрикнул Ломак, пряча лицо от ветра. Его взгляд с надеждой обшаривал дрожавшую от холода даль. – Какого чёрта я вообще тебя слушаю, паскуда! Я просто хочу, чтобы парень нашёл дорогу обратно…

«Врёш-ш-ш-ш-шь!.. – зашептал ветер в уши. – Мы оба знаем, что ты врёшь-ш-шь! Мы оба знаем, что ты готов!»

– Заткнись!

«С Роном всё кончено – и ты это прекрасно понимаеш-ш-шь! Согласись, что так легче, что он не жилец – и твоей вины в этом нет! Не так ли? Осознав это, ты решился – именно Рон не давал тебе сделать это… Он же твой друг, он наш-ш-ш друг!.. Мы же оба знаем, для чего ты хочеш-ш-ш-шь вернуть салагу… Но уже может быть поздно! Снега поглотили его, похоронили мальчишку, а вместе с ним и маш-ш-ш-ину! Наш-ш-шу маш-ш-шину!»

Скрипучий голос в голове «проговорил» последние слова с таким искренним сожалением, что начальник не удержался и ответил ему вслух:

– Надежда ещё есть! Лишь бы он не петлял и у него хватило топлива…